Вместо этого я встретилась со взглядом Томассена и отвернулась от него. Последователь не был ранен, хотя кровь заляпала его одежду. Неужели он стоял в стороне и позволил остальным вести бой? Ждал, пока они достаточно измотают Вейла, чтобы вмешаться и нанести последний удар?
— Прекратите это безумие, — сказала я.
Его замешательство исчезло, и он снова почувствовал ненависть. Он схватился за меч, его взгляд ненадолго упал на мой топор, боги, да разве это вообще можно считать топором? Он был едва ли больше, чем топор, но потом он вновь вернулся к моему лицу.
— Отойди, дитя, — сказал он. — Не делай глупостей.
— Если ты убьешь его, тогда ты убьешь всех нас.
Священник насмехался, кривя губы.
— Мы должны были сделать это в тот момент, когда началась чума. Возможно, жертвоприношения одного из детей богини-еретички Ниаксии было бы достаточно, чтобы положить всему конец. Возможно, этого было бы достаточно, чтобы утихомирить Витаруса.
Мне хотелось смеяться над его глупостью. Я хотела кричать о его невежестве.
— Почему тебе так трудно понять, что Витарусу на нас наплевать? — Я плюнула. — Он забрал у нас тысячу жизней. Десять тысяч. И этого было недостаточно, чтобы утихомирить его. Почему ты думаешь, что эта отнятая жизнь что-то изменит?
— Ты не глупая девушка, — усмехнулся священник. — Странная, но не глупая. Ты знаешь, почему. Потому что
Я смотрела в глаза людей, окружавших его, и не видела собратьев. Я видела людей, доведенных до невежества и ненависти. Я видела людей, готовых убивать все, что им непонятно, только за шанс, что это им поможет.
Ничто не могло помешать им убить Вейла.
Они с радостью убили бы меня, странную деву, которая никогда не смеялась над их шутками и не потакала их бездумным разговорам, чтобы добраться до него.
Мне нравилось решать проблемы. Но сейчас я была беспомощна и застряла в заключении, которое формировалось десятилетиями.
Позади меня дыхание Вейла было неровным и слабым. Если бы не его все еще сильная хватка на моем запястье, я бы подумала, что он даже не в сознании, несмотря на его кровь, стекающую по моей руке.
— Пожалуйста, Томассен. Пожалуйста. Я… — Мой голос застрял в горле. Надломился. — Он мне нужен.
Слова были густыми на вкус. Тяжелыми. Казалось, они застыли в воздухе. Я чувствовала их взгляд на себе, на Вейле, снова на себе, чувствовала, как мой собственный взгляд часто метался между частями уравнения, и мне не нравился ответ, который они выводили.
— Он может быть лекарством от болезни, — сказала я в отчаянии.
Неправильно.
На лице Томассена промелькнуло понимание. Понимание, а затем ненависть.
— Я защищал тебя, — прорычал он. — Когда они говорили о тебе. О твоем отце. О твоей семье. Я защищал тебя, дитя, от ужасов, которых ты даже не понимаешь. Но я был неправ. Ты только распространишь это дальше.
Он поднял свой меч.
Все происходило слишком медленно и слишком быстро одновременно.
Позади меня Вейл напрягся и потянул меня назад.
Я выдернула руку из его хватки и поднялась.
Я словно была вне своего тела, наблюдая, как кто-то другой поднимает этот дурацкий маленький топор, наблюдая, как кто-то другой размахивает им. Я была ученым, а не солдатом. Мой взмах был неуклюжим, но я вложила в него всю силу, которая у меня была.
Горячая кровь брызнула мне на лицо.
Оцепенев, я вытащила топор из плеча Томассена. Было трудно вытащить лезвие из плоти, и я немного попятилась назад.
Я снова замахнулась, на этот раз на горло.
Интересный звук издает человек, когда захлебывается собственной кровью. Никакого крика, только бульканье и пустое шипение воздуха. Влажная, слабая смерть.
При всей своей неопытности я двигалась быстро. Остальным мужчинам потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что происходит. Священник зашатался.
Я почувствовала странное ощущение. Что-то мокрое покрывало мое туловище.
Боль, медленная.
Я посмотрела вниз и увидела кровь на своей рубашке.
Суматоха. Шум. Все казалось очень далеким. Я подняла голову и увидела знакомые песочно-русые волосы, жилистую фигуру, выхватывающую меч у одного из стражников, когда священник зашатался.
Священник? Или…
Я сильно ударилась о землю, когда сзади меня оттолкнулся Вейл. Движения Вейла не были похожи на грациозную смерть, которую я видела в лесу той ночью. Нет, это были порывистые, наполненные отчаяния — движения. Здесь было больше выживания, чем мастерства. Как у умирающего животного.
Второго он убил собственным мечом, торс был распорот и окровавленное тело лежало на траве.
Томассен все еще стоял, каким-то образом… все еще стоял, весь в крови, как ходячий мертвец. Может быть, его бог все-таки немного помог ему, потому что он каким-то образом сумел повернуться к…
— Вейл! — закричала я.