Шесть подозреваемых

— Вы в курсе, кто хозяин этого заведения?

— Нет, — отвечает Кумар.

— Джагдамба Пал, член местного законодательного собрания. Думаю, лучше вам с ним не связываться.

— А вы в курсе, с кем разговариваете?

— Нет.

— Я — Мохандас Карамчанд Ганди.

Управляющий чуть не лопается от смеха.

— Это вы, братец мой, запоздали. «Мунна-бхай»[80] уже год как никто не смотрел.

— Господин управляющий, можете смеяться сколько угодно, но хотел бы я вас видеть, когда через турникет пройдет ваш собственный ребенок. Безрассудный разгул похотей, разжигаемый подобными фильмами, ведет нашу молодежь ко вседозволенности и портит ее. Боюсь, что я не могу смотреть сквозь пальцы на это бедствие, которого вполне можно избежать.

— Порядочный вы человек, — вздыхает управляющий, — хотя и дурак. Если будете продолжать в том же духе, готовьтесь к неприятностям. Не жалуйтесь потом, когда член законодательного собрания спустит на вас своих головорезов.

— Подлинный сатьяграх[81] не страшится опасности. Завтра же я усядусь перед кинотеатром и объявлю пост до тех пор, пока вы не прекратите показывать непристойные фильмы.

— Это уж как вам угодно, — цедит менеджер, поднимая телефонную трубку.

Наутро Мохан Кумар появляется на площади Коннаут, облаченный в белую дхоти-курту, с шапочкой Ганди на голове. Выбрав место напротив билетного окошка, он опускается на тротуар. В руках у него плакат с надписью: «Смотреть этот фильм — грех».

Мужчины в очереди начинают с любопытством поглядывать на Кумара. Некоторые кланяются, бросают монеты к его ногам, однако никто не трогается с места. В девять пятьдесят окошко захлопывается. Кассир вывешивает табличку: «Все билеты проданы».

Немного погодя появляется Шанти.

— Может, пойдем домой? — с тревогой спрашивает она. — Сеанс уже начался.

— Скоро начнется другой, — бесстрастно улыбается Кумар. — Уверен, кто-нибудь непременно меня послушает. Если хотя бы один мужчина поймет, что поступает неправильно, для меня и это будет успехом.

— Как же они послушают, когда никто даже не знает о твоем посте?

— Пост — это между мной и Богом. Но ты не волнуйся, Ба, у меня обязательно скоро появятся сторонники.

— Выпей хотя бы сока, я тут тебе принесла… — Шанти протягивает фляжку.

— Когда человек постится, не галлоны выпитой воды придают ему сил, а сам Господь. Возвращайся домой, Ба.

Шанти бросает на него прощальный взгляд, и Бриджлал уводит ее. А Мохан продолжает сидеть на земле, наблюдать за приливами и отливами движения на площади, смотреть на хмурых административных чиновников в пиджаках и при галстуках, на юных дамочек, с беззаботными лицами выпархивающих из магазинов, на уличных торговцев, предлагающих прохожим ремни, очки от солнца и «пиратские» книжки. Над площадью стоит оглушительный гул.

Вернувшись два часа спустя, чтобы проведать мужа, Шанти с изумлением видит его восседающим на деревянном помосте заодно с каким-то незнакомцем; мужчины опираются спинами на пенопластовые подушки. Вокруг собралась толпа, примерно двести человек. Все машут плакатами и кричат: «ПОРНУХА — ЭТО ГРЯЗЬ!», «ГАНДИ-БАБА ЗИНДАБАД![82]», «ДОЛОЙ ДЖАГДАМБУ ПАЛА!»

У Мохана очень довольный вид.

— Как же так получилось? — хочет знать жена.

Кумар указывает на своего соседа, мужчину средних лет в белой курте-пиджаме. У него овальное лицо, тонкий нос, резко выдающиеся скулы и бегающие глазки. Шанти он с первого взгляда не нравится.

— Господин Авадхеш Бихари час назад случайно меня увидел и сразу решил поддержать мой протест. Он собрал всех этих людей и раздобыл плакаты.

— Доброго вам здоровья, бхабхи-джи,[83] — произносит Бихари вкрадчивым голосом бывалого мошенника. — Для меня огромная честь познакомиться со столь великим человеком, как ваш супруг. Я тут рассказывал ему, какой подлец этот Джагдамба Пал. Ему принадлежит не только грязный кинотеатр, но еще и несколько домов терпимости.

— А вы чем занимаетесь? — любопытствует Шанти.

— Я политик, из Партии возрождения нравов. На прошлых выборах наша партия заручилась поддержкой общественности, однако Джагдамба Пал ухитрился подделать результаты голосования и одержал нечестную победу. — Он морщится.

— То есть вы просто сводите политические счеты?

— Что вы такое говорите, бхабхи-джи? — Мужчина напускает на себя оскорбленный вид. — Оградить наших детей от пагубного влияния — святой долг каждого. Мы, члены ПВН, считаем себя хранителями индийской культуры. Возможно, вы помните, как несколько лет назад мы выступали против лесбийского фильма «Герлфренд» — сорвали все афиши, но не допустили картину на широкий экран, хотя против нас даже было судебное разбирательство. Эти мерзкие фильмы оскорбляют нашу культуру. Вот почему мы готовы помочь вашему супругу, невзирая на последствия. Он будет голодать — мы обеспечим поддержку.

— А если владелец кинотеатра никак не отреагирует?

— Что значит не отреагирует? Мы его заставим. Для начала нужно привлечь внимание общественности. Я уже позвонил на несколько телевизионных каналов, чтобы они осветили нашу акцию.

Шанти кладет ладонь на лоб мужа: не поднялась ли температура?