Шесть шагов к счастью

Если бы он был рядом, то после первой чашки кофе предложил бы ей травяной чай.

Его взгляд переместился на фотографию в серебряной рамке. Четыре человека — женщина, мужчина, мальчик и девочка.

Он взял фотографию, чтобы рассмотреть поближе.

В девочке лет примерно десяти с белокурыми волосами и большими серыми глазами он сразу узнал Кимберли. Она стояла рядом с женщиной, у которой были точно такие же белокурые волосы и такое же выражение, какое он видел один или два раза на лице Кимберли. Во взгляде женщины была не то тоска, не то желание чего-то невозможного.

— Это моя семья.

Найджел поднял глаза от фотографии и едва не лишился рассудка.

Перед ним стоял Кимберли, одетая как «госпожа» в садомазохистском спектакле.

Его взгляд опустился на ее туфли, задержался на красивых ногах в сеточке, потом — на небольшом участке кожи цвета сливок, проглядывавшем через черное кружево. И когда он поднял глаза к потрясающим атласным выпуклостям…

— Ух…

Он потерял дар речи.

Неподготовленный мужчина может и не выдержать…

— Кимберли, — ему не хватало воздуха, — какого черта?

Она глубоко вздохнула, и на мгновение ему показалось, что вся ее грудь поднялась над корсетом.

— Женщины… в баре.

— Какие груди… то есть какие женщины?

Она прислонилась к столу прекрасно очерченным бедром.

— Я не хочу, чтобы ты пошел вразнос и создал моему агентству плохую репутацию.

— Так ты нарядилась таким образом, — он проследил взглядом вверх и вниз по корсету из черного кружева и атласа, и сразу же его пульс оказался у него в горле, — чтобы удостовериться, что я не пойду вразнос?

Голос бабушки Алисы явственно зазвучал у него в ушах: «Я буду гнаться за тобой…»

— Но этого я сегодня вечером делать не буду, — быстро добавил он. У него внезапно вспотели ладони, и он вытер их о свои брюки. — Кимберли, дорогая, ты сейчас не похожа на инструктора.

— Нет, я инструктор!

— Ты ревнуешь, только и всего.

Она негодующе фыркнула.

— Еще чего! Вовсе не ревную.

— Это не критика, это комплимент.

Найджел помнил только одно — он должен уехать, должен уехать…

Она покачнулась.

— Сними эти небоскребы, — велел он, — а то еще упадешь ненароком и сломаешь себе шею.

Только этого не хватало ему сегодня вечером — везти ее среди ночи в больницу!

Она посмотрела на свои ноги в сетчатых чулках, потом на Найджела.

— Это мои туфли «приди и возьми меня».

Можно подумать, он нуждается в ее пояснении! Но она хоть не стала спорить и сбросила их. Он посмотрел вниз и увидел ложбинку. Надо признать, прекрасную ложбинку, такую зовущую, между двух мягких, полных округлостей…

— Возьми мой пиджак, — прохрипел он, набрасывая его на ее плечи.

Кимберли жестом указала на фотографию.

— Это снимок был сделан в тот год, когда мама заболела.

— Мне жаль, — сказал Найджел, немного приходя в себя.

— Все нормально. — Кимберли подняла фотографию и стала разглядывать ее. — Папа всегда говорил, что я похожа на маму. — Поставив фотографию, она отступила на шаг и вновь взглянула на Найджела. — Я понимаю, что именно поэтому он так отдалился от меня, когда мама умерла. Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел ее. А позже, когда я так разочаровала его, он вообще повернулся ко мне спиной…

Она смолкла, но Найджел успел услышать, как ее голос надломился.

Он обнял ее, притянув к себе. Что бы тогда ни случилось, — а он предполагал, что это имело некоторое отношение к ее отъезду из города на черной лошади, хотя сейчас не было никакой возможности спросить ее об этом, — только негодяй с холодным сердцем не попытался бы утешить ее. Слегка поглаживая ее по спине, он взглянул на ее черно-белую гостиную, и внезапно эти цвета обрели для него смысл.

Эта квартира не была домом. Это было место, куда она возвращалась каждый вечер, где в одиночестве проводила ночь. Она боится иметь дом, потому что он может исчезнуть, как дом ее детства.

Некоторое время он молча держал ее в своих объятиях, потом спокойно произнес:

— Я думаю, что уже поздно. Ночь на дворе.

— Не уходи.

— Ким…

— Пожалуйста, — сказала она, поднимая голову и просительно глядя на него. Пока он собирался ответить, она прижала указательный палец к его губам. — Будем считать, что ты согласился, — прошептала она, высвободилась, подошла к проигрывателю и вставила диск.

Глубокий голос Ната Кинга Коула начал петь «Незабываемое».

— Помнишь? — спросила Кимберли, поворачиваясь к Найджелу.

Конечно. Эта песня звучала, когда он вошел в ее агентство на следующий день после той вечерней вспышки их страсти.

— Да.

— Дочь Ната Кинга Коула записала с ним вместе этот вариант. — Кимберли подошла ближе и протянула к нему руки, приглашая. — Один танец?

Найджел уже собрался ответить отказом, но ее губы изогнулись в застенчивой, умоляющей улыбке.

— Только один.

А потом он уйдет.

Она упала в его объятия, и на мгновение он потерял способность двигаться. Он никогда не умел танцевать, в лучшем случае просто качался на месте взад и вперед, но с ней он почувствовал себя лучшим в мире танцором.