Шесть шестых

– Абсолютно ни о чем! – быстро проговорил Колапушин, предостерегающе глянув на Шугаева. – Возможно, что это просто какое-то условное слово.

– Вот и я так думаю, – отозвался Смолин. – Но согласитесь, во всем этом есть что-то странное. Ребриков категорически отказывается разговаривать с кем бы то ни было! Наши репортеры хотели проинтервьюировать его прямо у него дома. Он им отказал! Отказывает и другим корреспондентам, хотя, казалось бы, что для него в этом плохого? Наоборот – лишняя слава. А он не желает! И в то же время соглашается на встречу с совершенно незнакомой ему женщиной по одному ее слову! И слово это очень похоже на какой-то пароль! Я не собираюсь выяснять, что вы намерены делать, – я понимаю характер вашей работы. Но считаю, что эта запись очень важна, вы согласны?

– Во всяком случае, Борис Евгеньевич, – осторожно подбирая слова, ответил Шугаев, – мы обязательно будем учитывать ее существование. Вы оставите нам эту кассету?

– Естественно. Надеюсь, у вас нет ко мне дополнительных вопросов?

Шугаев, прежде чем ответить, вопросительно взглянул на Колапушина, но тот отрицательно помотал головой.

– Никаких, Борис Евгеньевич! Вот ваш пропуск.

– Вот и прекрасно! В таком случае я поеду по своим делам, с вашего разрешения. До свидания.

Смолин легко поднялся со стула, взял протянутый листок и все так же стремительно вышел из кабинета.

– Хорош! – неодобрительно, но восхищенно проговорил Шугаев, глядя на закрывшуюся дверь. – Видал, Арсений Петрович! И это у меня в кабинете!

– Видимо, уверен, что мы ничего доказать не сможем.

– Можешь не сомневаться! Даже людей посылать без толку. Во-первых, нам около квартиры Ребрикова светиться совершенно незачем, да и нет там уже этого «жучка», будь уверен! Они записали все, что хотели, и «жучок» сняли – иначе бы он не рискнул к нам приехать. Максимум, что, может быть, удастся доказать, – что кто-то открывал, скажем, недавно телефонную коробку на лестничной площадке и что-то присоединял к проводам. Вот и все! Кто, что – этого мы никогда не узнаем! Забыли об этом! Но помог он нам существенно – согласен?

– Если это не тот самый хитрый ход, о котором говорил Мишаков.

– Все не оставляешь мысли, что это он сам все и организовал ради поднятия рейтинга? Зря ты это! Он, конечно, наглец первостатейнейший, но не до такой же степени, в конце-то концов! И не получается у тебя – он должен был бы сначала передачу показать, а уж потом к нам с этой записью прийти. Давай все-таки будем исходить из того, что все организовал сам Троекуров с кем-то еще.

– Скорее кто-то вместе с Троекуровым. И не Троекуров, а этот кто-то играл в этом деле главную роль.

– Соглашусь. Есть у тебя предположения, кто бы это мог быть?

– Ну, если организатор не Смолин, то рабочие отпадают автоматически. Девочка эта молоденькая тоже вряд ли смогла бы придумать такое, да и Троекуров с ней никогда бы не связался. Все это придумал человек, который великолепно знает игру! То есть любой из тех, кто в тот день находился в аппаратной и кто всегда там находится во время съемок! Остальные – операторы, например – просто всех тонкостей знать не могут.

– Кроме этой девочки, больше никого не исключаешь?

– Не могу, Павел Александрович, – ответил Колапушин после секундного раздумья. – Все они работали на этой программе с самого начала, все знают игру досконально! Все люди очень неглупые. А некоторые, – Колапушин вспомнил режиссера Гусева, – вообще относятся к игрокам как к рабочему материалу. Как будто это не люди, а заготовки какие-то для работы. Понимаю – это профессиональный цинизм – подозревать всех и вся, но я этим и не собираюсь заниматься. А вот исключить кого-то тоже не могу – так уж сложилось...

– Понимаю тебя, – вздохнул Шугаев. – И что делать собираешься?

– Сейчас обзвоню всех ребят – пусть срочно сюда едут. Эта намеченная на завтра встреча может оказаться важнее всего остального. До завтрашнего утра не так уж много времени осталось – надо срочно разработать какой-нибудь план. Павел Александрович, может, дадите мне хоть кого-нибудь из наружки?

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но нет у меня сейчас свободных людей! Вы же не одни у меня! Выкручивайся, Арсений Петрович, сам как сможешь.

– Павел Александрович! Ребриков практически всю мою группу в лицо знает! А если он с этой женщиной о чем-то очень важном говорить будет? Мы же к нему даже и близко подойти не сможем!

– Все я понимаю, но людей свободных нет! Любую другую помощь окажу – хоть ночью домой звони! Дать тебе техников из ОТО [5]? Можно попробовать издали их разговор записать.

– Да разве на Арбате в этой толчее издали что-нибудь запишешь? – безнадежно махнул рукой Колапушин.

Глава 35

Кассету с записью телефонного разговора прослушали в комнате оперативников много раз, пытаясь уловить все оттенки и нюансы. По слову «радуга» было совершенно ясно, что все услышанное имеет к делу самое прямое отношение.

– Ну, все всё запомнили? – спросил Колапушин, выключая наконец магнитофон.