Шесть шестых

– Ничуть я на вас не обиделся. Тем более что сначала вы ведь и меня подозревали, правда? – Смолин усмехнулся. – Не надо! Не надо делать этих отрицающих жестов, Арсений Петрович! Скажу вам по секрету, будь я на вашем месте, я бы думал абсолютно то же самое! Я понимаю вас лучше, чем вы себе это представляете.

– Тогда почему же вы не хотите назвать мне имя преступника?

– Потому что я и сам только сейчас его узнал. Только после вашего рассказа. Понимаете, в этом преступлении преследовалось одновременно очень много самых разных целей. Необходимо было создать ажиотаж, вытащить всех на третий этаж, сделать так, чтобы никто не мог толком вспомнить, кто и где находился все это время, и так далее. Требуется очень хорошее знание психологии, чтобы суметь превратить людей в возбужденную, нерассуждающую толпу. Я знаю только одного человека, который в состоянии так точно рассчитать все это. Но доказательств у меня никаких нет, поэтому я лучше промолчу. Лучше скажите мне, если можно, конечно, вы прослушиваете сотовый телефон, который передали Ребрикову?

– Да, нам удалось добиться разрешения.

– Тогда вы и сами скоро узнаете, кто это. Вряд ли я ошибаюсь, Арсений Петрович. Я тоже достаточно хорошо знаю людей.

– Надеюсь. Даже если нам и не удастся перехватить этот телефонный разговор, мы все равно будем вести пристальное наблюдение за Ребриковым и рано или поздно установим, кто тот человек, который так настойчиво ищет с ним контакта. В любом случае, Борис Евгеньевич, то, что Ребриков выиграл с помощью мошенничества, уже сомнению не подлежит. Так что можете больше не беспокоиться о своих деньгах – платить ему вам не придется. Вы же ко мне пришли для того, чтобы выяснить это?

– Нет, – к удивлению Колапушина, ответил Смолин. – Это я окончательно понял уже тогда, когда увидел пленку со встречей этой пары на Арбате и услышал доклады людей, которые за ними следили. Раз вы проводили аналогичную операцию, да еще так хитро обставленную, значит, считаете Ребрикова преступником. Просто я не знал подробностей, а теперь благодаря вам знаю. А поговорить с вами я пришел совершенно по другому поводу, Арсений Петрович.

– По какому? – Недоумение Колапушина возрастало. – По поводу моего будущего выступления на вашем канале? Так я еще и согласия на это вам не давал, и, честно говоря, даже и для себя не решил – дам я его или нет.

– Ну что вы, Арсений Петрович! Такие вопросы решаются на уровне старших редакторов соответствующих программ, в редких случаях на уровне шеф-редактора, не выше. Нет-нет, разговор совсем не об этом. Можно задать вам один вопрос?

– Спрашивайте. Только учтите, вовсе не на все вопросы я имею право вам отвечать.

Смолин улыбнулся:

– На этот имеете, не беспокойтесь. У вас ведь, кажется, можно выйти в отставку после двадцати лет службы?

– Да, а какое это имеет отношение...

– Самое прямое! У вас уже есть выслуга лет?

– В ноябре будет. Но я не собираюсь выходить на пенсию: я имею право служить и дальше и не собираюсь что-либо менять в своей жизни.

– А если я предложу вам перейти ко мне? Пенсию вы будете получать так и так, а вот оклад... Вот тут я вам гарантирую намного выше, чем вы получите здесь. Намного, Арсений Петрович, я не шучу!

– Уж не режиссером ли? – с иронией поинтересовался Колапушин.

– Нет, Арсений Петрович, не режиссером. Хотя, если бы вы окончили, скажем, Высшие режиссерские курсы, и режиссером с удовольствием вас взял бы. Есть у вас одно качество, которое позволяет мне сделать вывод – режиссер бы из вас вышел очень неплохой.

– Это какое же качество?

– Настоящий режиссер видит все произведение одномоментно. Не важно, что он ставит – фильм, спектакль или телепередачу. Главное – у него есть определенная идея и четкое представление обо всей работе сразу! Только начиная съемки, он уже ясно представляет себе, как и чем все закончится. И то, что находится внутри этой работы, тоже подчинено этой главной идее. А формы, в которых он это выразит... Это его дело. Но если у него имеется эта главная идея и он подчиняет ей свое творчество, то у него обязательно выйдет что-то значительное, вне зависимости от формы. Этим качеством обладают далеко не все люди. И никакое образование здесь не поможет! Человек способен чему-то научиться, сделать достаточно добротные вещи, но выдающимся, а тем более гениальным режиссером ему не стать никогда! Видимо, это какое-то врожденное качество. Впрочем, это касается не только режиссеров, но и художников, композиторов, скульпторов... Во всем этом есть что-то общее, но трудно объяснимое. Так вот, Арсений Петрович, у вас такое качество есть!

– Простите, я как-то не совсем вас понял... Вы что, хотите, чтобы я окончил эти режиссерские курсы? Я не собираюсь этого делать – у меня совершенно иная профессия!

– На самом деле это не помеха. Я знаком со многими режиссерами, которые вначале занимались вроде вас совсем другим делом. А в результате стали режиссерами – и хорошими, должен заметить. Но такие качества, как у вас, очень полезны и в другой работе. Вот про нее-то я и хотел с вами поговорить.