Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

— Скажи, Паровозов, — повторно пихнул меня Волохов, — а чего сегодня здесь такая грязюка? Все мои тапочки в каком-то навозе!

И в самом деле после нашей влажной уборки вся слежавшаяся за многие годы пыль намокла, взбухла и теперь ровным и глубоким слоем покрывала пространство гаража. Грязь начала жить своей, независимой и малоизученной жизнью.

На каждый шаг она реагировала чмоканьем, хлюпаньем, чавканьем. Видимо, ей хотелось с нами поговорить и, возможно, даже подружиться, но Витя Волохов был человеком прозаическим и обозвал нашу грязь навозом. Тогда грязь обиделась и ограничилась простым прилипанием к подошвам.

Я решил было рассказать Волохову про Надьку, про пожарный шланг, но не нашел в себе сил и просто закурил. Ваня Романов тоже закурил со мной за компанию. А некурящий Волохов, расположившись между нами, пассивно вдыхал дым. Мы все трое сидели прикрыв глаза и походили на буддистских монахов, ушедших в свою нирвану, в полном соответствии с последними доктринами махаяны.

Из транса нас вывел Борис Львович, заведующий отделением гемодиализа, пребывавший в своей постоянной меланхолии.

Он заметил нашу троицу на лавочке, встал над нами и довольно бесцеремонно, но вместе с тем очень печально произнес:

— Ребята, как хорошо, что я вас нашел. Мне тут одна баба пару бутылок коньяку притащила, у меня сегодня сутки, а компании нет.

И вздохнул так грустно-грустно.

Мы конечно же пробудились, как и положено буддистам — во благо всех живых существ, но не сразу поняли, что нужно от нас этому доброму человеку.

Первым, как всегда, сориентировался Волохов.

— Ну так в чем же дело, Боря! — еще не совсем выйдя из образа доброго монаха, воскликнул он. — Ты, главное, не дрейфь! Поможем!

Тут же выяснилось, что помогать Боре по мере сил вознамерился и Ваня, что совсем не входило в мои планы.

Я, конечно, начал препираться с ними, но без особого успеха. Тут уже их было целых трое против меня одного, и я быстро сдался. Взял с Ивана слово, что он только пригубит для соблюдения этикета, и втолковал, что основное его предназначение — это не дать расслабиться Виктору Григорьевичу. А сам остался в реанимации. Коньяк я никогда особо не жаловал.

И эта новоиспеченная птица-тройка весьма резво побежала на гемодиализ, находившийся на нашем же этаже, но только в противоположном конце. Потревоженная грязь зачмокала им вслед — наверняка что-то укоризненное.

Я посидел еще немного в гараже, потом из своего хирургического отделения спустился Леша Гусев, наш бывший пациент, которого мы приняли год назад и еле собрали после падения с девятого этажа.

Мы с Лешей немного поговорили, он спросил меня, когда будет дежурить Оля Николашина, его любимая медсестра, а я в который раз стал задавать ему вопросы про войну в Афганистане. Леша там два года был десантником и принимал участие в боевых операциях. Немного погодя он отправился к себе в отделение, а я — ужинать, меня девчонки позвали — Маринка Бескровнова и Ленка Щеглова. Ну а после ужина я стал ощущать нарастающую безотчетную тревогу. Блок наш все еще оставался пустым, не было ни скорых, ни вызовов в другие отделения, но волнение только усиливалось.

Наконец беспокойство мое зашкалило. Я попросил Маринку в случае чего прикрыть меня и ломанулся на гемодиализ.

Это отделение у меня всегда ассоциировалось с мифологическим царством теней. Вроде и больные есть, все ходячие, в сознании, а жизни нет. Коридоры пустые, из палат почти не доносится ни разговоров, ни тем более смеха. А в глазах у пациентов что-то такое, что понимаешь — они уже не совсем здесь. Это и понятно. Смертность в те годы в подобных отделениях была чудовищная.

Я почти бегом пролетел весь коридор и свернул направо, где недалеко от диализного зала находилась маленькая ординаторская. Одного взгляда хватило, чтобы понять, насколько мое «пригубить» отличается от Ваниного. Оставалось только вздохнуть.

— Ого, какие люди! — радостно воскликнул Иван, как будто не видел меня по крайней мере год. — Виктор Григорьевич, смотри, Алексей к нам пришел!

Но тот даже не отреагировал. Борис Львович выглядел хотя и лучше Волохова, но ненамного. Он поднял голову, скользнул по мне равнодушным взглядом и также без особых эмоций произнес:

— О, привет!

И снова уронил голову на грудь. Ваня, тот, напротив, был очень возбужден, активен и по-особому весел. Глаза его горели, усы топорщились.

Пустых бутылок я насчитал аж целых три.

— Так, Ваня, давай бегом в отделение и спать! — тоном, не терпящим возражений, приказал я. — Только поможешь мне Витю дотащить!

Тут дверь в ординаторскую открылась, на пороге нарисовалась Светка Крынкина, диализная сестра, и объявила:

— Там в реанимации случилось что-то, и вас всех зовут срочно!

Она внимательно оглядела всю нашу компанию, укоризненно покачала головой и вышла.

— Ты все слышал, Вань? — еще жестче проговорил я. — Давай приводи Волохова в чувства, наверняка у нас там аврал, я первый побегу, а вы оба потихоньку за мной, и если что, ныряй с ним в сестринскую!

Увидев, что Иван стал производить энергичные действия с Витиным телом, я очертя голову понесся в реанимацию.