Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

Израиль! Вот не успела мне мама объяснить про евреев, как с удивлением я понял, что еврейская тема не просто поднималась нашими соседями с завидным постоянством, а была из того немногого, что по-настоящему их волновало. Борьба с мировым сионизмом в нашем лице настолько занимала аборигенов, как будто они не жители скучного рабочего поселка, а передовой отряд палестинских беженцев на юге Ливана.

Я находил в этом много странного. К примеру, нас было трое: Ася, я и тихий, слабенький Дима, Димочка. Все мы были внуками деда Якова. Но почему-то груз еврейства между нами распределился крайне несправедливо и неравномерно. Главной еврейкой всегда считалась Ася. Вероятнее всего потому, что из нашей троицы у нее был самый длинный нос. Дальше шел я, причем с большим отрывом. В редкие минуты хорошего настроения сосед через забор Борисыч так и говорил мне, приобняв и обдавая перегаром: «Хороший ты парень, Алешка, на русского похож!» А вопрос национальной принадлежности Димы и вовсе никого не интересовал.

Дети наших соседей не собирались отставать от своих родителей, при любой возможности моментально вспоминая о нашем происхождении, хоть и не всегда к месту.

Как-то играли мы на улице в вышибалочку. Мне было шесть, Асе семь. Ася, пытаясь увернуться от мячика, споткнулась, шмякнулась со всего маху на дорогу, в том самом месте, где из земли торчал кусок ржавой проволоки. Когда она поднялась, зажав распоротую ногу, у нее между пальцами хлынула черная кровь и ручьем полилась на серую землю. Мне бы помочь ей, позвать на помощь, но я просто оцепенел от ужаса. Ася неловко заковыляла, оставляя на пыльной дороге страшные черные лужицы, которые словно ртуть разбегались во все стороны. Со стоном она отступала к нашей калитке, закусив губу, изо всех сил пытаясь сдерживать слезы, а я продолжал стоять столбом, не в силах сдвинуться с места. И как сквозь вату услышал:

— А почему Ася плачет, ей больно?

Это спрашивала крохотная девочка, имени которой я не помнил.

— Еврейка, потому и ноет! — радостно захохотал Сережа Босых, наш друг и сосед, с которым бабушка занималась едва ли не больше, чем с остальными. — Чего встали, давай дальше играть!

Когда Асю увезли в Подольск зашивать, я вышел за калитку и осторожно посмотрел на дорогу. Кровь засохла и впиталась в землю. А у Аси с той поры шрам на всю жизнь.

К лету семьдесят седьмого я уже покуривал, и мне продавали сигареты в ларьке за железнодорожной линией. В тот год мы с Димой решили соорудить шалаш на поляне у места для костра. Я хоть и воображал себя взрослым, но оказалось, что детская тяга к подобной ерунде еще не иссякла. Мы даже сложили рядом печку из дерна и кирпичей и стали проводить там почти все время, варили на печке супы из пакета, необычайно радуясь и этой нехитрой стряпне, и этой вольной жизни в шалаше.

Однажды поздно вечером, когда совсем стемнело, мы сидели и терпеливо ждали, пока прогорят дрова, чтобы закинуть в угли картошку, когда на свет вдруг вышла Полина. Кряхтя, переваливаясь, она подошла совсем близко к костру и, заслоняя лицо рукой от летевших искр, разглядела нас, сидящих там. Состроив, по своему обыкновению, пакостную рожу, она вдруг обратилась к Диме:

— Где отец-то твой? Давно не видать!

Тот, не глядя на нее, не спеша поковырял прутом угли, с минуту помолчал, затем нехотя ответил:

— В командировке.

Дима вообще был неразговорчив.

— Надо же! — с притворным удивлением вскинула брови Полина, подоткнув кулаками пузо. — Это что ж за командировка такая, ведь с прошлого года носа не кажет!

Димин отец, мой дядя Вова, Владимир Яковлевич Быховский, был известным биохимиком и ездил в командировки часто.

— И когда же он вернется, — продолжала допытываться Полина, — из командировки этой? Папу с мамой проведать?

В ее тоне чувствовалась явная насмешка.

Дима ничего говорить не стал, просто пожал плечами. Полина продолжала сверлить его недобрым взглядом, демонстративно не обращая на меня никакого внимания, а меня так и подмывало засветить ей картофелиной в глаз. Она потопталась еще с минуту и наконец пошла восвояси.

И через секунду из темноты до нас донесся ее голос, не скрывающий торжества:

— В командировке!!! Мы здесь тоже небось грамотные! Радиву слушаем! На Корвалана его поменяли, вот что!!!

Уже никого кроме меня не осталось, кто был при этом разговоре. А недавно ушел из жизни несгибаемый Владимир Буковский.

Дочь Луиса Корвалана, генерального секретаря компартии Чили, того самого, на которого обменяли тогда Буковского, училась потом в той же школе, куда ходили мы с Асей.

Дачу нашу давно продали. С каждым годом кварталы многоэтажных домов все ближе подступают к поляне, которая, хоть и существует еще, доживает последние дни. И всякий раз, когда там оказываюсь, я подхожу к заветному месту в углу у забора, где до сих пор растет смородиновый куст, под которым я родился.

Москва, ноябрь 2019

Отражение в зеркале