Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

Судя по всему, старшая тоже это поняла, она схватила его за шкирку, оторвала от стула и подняла в воздух, как выхватывают котят из коробки на птичьем рынке. Затем она переломила его через свое колено, сдернула ему штанишки и тут же вогнала шприц, который по сравнению с этой попкой казался несуразно огромным, а у меня от такого зрелища тут же заломила половина тела. По окончании экзекуции старшая кинула этого бедного Кондратьева обратно на стул и снова зашелестела тетрадью.

Тот выгнулся дугой, в первые секунды хватая ртом воздух, а затем отчаянно и громко зарыдал. Через мгновение ревели все, включая и тех, кому инъекции и вовсе не были назначены. За следующие десять минут старшая переколола всех по своему списку, словно жуков для гербария, а затем подхватила лоток и понеслась по другим неотложным делам.

Ночью я плохо спал, вставал, курил, а на следующее утро пришел в клинику пораньше, зашел в кабинет старшей и звонким голосом объявил:

— Инесса Семеновна, давайте я буду инъекции делать!

И опять, как и при нашей первой встрече, та вздрогнула, подскочила и уставилась на меня:

— Так, подожди, а ты кто?

— Студент медучилища, у вас на практике, — уже ничему не удивляясь, охотно ответил я и скромно добавил: — Со вчерашнего дня.

Старшая принялась меня изучать, видно было, что она мучительно пытается вспомнить вчерашний день.

— Ага, значит, на практику пришел! — все-таки сообразила она. — И чего ты от меня хочешь?

— Да вот подумал, чем мне тут просто так по коридору весь день ходить взад-вперед, давайте я лучше уколы буду делать.

— Ты? Уколы? — разглядывая меня сквозь очки, словно блоху в микроскоп, удивилась старшая. — А умеешь?

— Умею! — клятвенно заверил я. — Подкожно и внутримышечно хорошо, в вену, конечно, похуже!

— В вену! — задумчиво произнесла старшая. — Да кто тебе тут даст в вену колоть!

Некоторое время она размышляла и вдруг решилась:

— Ладно, так и быть, а то я совсем с ног сбилась, своей работы не разгрести, а тут мало того что процедурная в отпуске, так еще и дневная постовая на больничном, непонятно, когда выйдет. Вот, держи тетрадь, там все записано, кому что колоть. Да смотри ничего не перепутай!

Так я стал главным детским мучителем.

Дети как пациенты отличаются от взрослых. С одной стороны, они на порядок дисциплинированнее, не нарушают режим, не сбегают домой, не пьют, не курят, не домогаются медсестер, не выбрасывают таблетки в унитаз. С другой — подчас самые рутинные манипуляции и обследования могут вызывать у них дикий ужас, крик и слезы.

Уколы — самый главный детский страх в больнице, детей в клинике колют почти всех, да еще по несколько раз в день. И постоянное ожидание боли часто перевешивает саму боль. Со временем они, конечно, привыкают, но продолжают эти инъекции ненавидеть всей душой.

Надо признаться, что при своей безрукости за полтора года учебы делать уколы я все-таки насобачился. Помню, когда колол первый раз, страшно было — вспоминать не хочу, чуть кондрашка не хватила. Потом, далеко не сразу, я себя преодолел и при малейшей возможности шлифовал мастерство. Но детей до этого мне колоть не доводилось, поэтому сказать, что я волновался, это ничего не сказать, но важность миссии перевесила мандраж.

Первым делом я перестал пырять их иголками во время завтрака, во всяком случае, они у меня были сытыми. Уколы я сопровождал шутками и прибаутками, дети мои хоть и ревели, но совсем не так, как в тех случаях, когда за них принималась старшая, и к тому же моментально успокаивались. Скоро я их всех уже знал по именам и вел с ними душевные разговоры, в чем, как мне казалось, они остро нуждались. Посещения родителями в клинике были запрещены, и дети жили там как сироты.

Помимо уколов дети очень боятся вида медицинских инструментов, таких, например, как у ЛОР-врачей. Едва увидят их разложенными на пеленке — и давай реветь.

Ну и, конечно, всякие безобидные исследования типа ЭКГ в лучшем случае вызывают у них настороженность. Я уж молчу про бронхоскопию. Но справедливости ради стоит сказать, что от бронхоскопии и взрослые не всегда в восторге.

А вот для самых маленьких особенно страшное место — рентгеновский кабинет. Они боятся его даже больше процедурного, больше бронхоскопии. Темнота рентгеновского кабинета вселяет в них такой ужас, что зачастую, когда я приводил малышей на рентген, меня заставляли их держать во время процедуры, облачая в свинцовый фартук, и на снимках часть моего скелета накладывалась на эти крохотные грудные клетки. Дозу я за время практики получил приличную, но медицина вообще путь особый.

Инесса Семеновна еще несколько дней всякий раз знакомилась со мной заново, но потом ничего, привыкла. Хотя имени моего так и не запомнила. Я у нее кем только не был — и Сашей, и Андрюшей, и Олегом, и даже Игорем. Она была теткой незлой, хоть и малость чудной.

Детская клиника послужила мне хорошей школой. Почти сразу я научился определять, как к тому или иному малышу относятся дома, из какой он семьи, занимаются им или нет, любят его или не очень. У меня у самого тут же появились любимчики.