Шестая жизнь Дэйзи Вест

В воскресенье я просыпаюсь в полдень. Хочется пить, в голове дурман. Потягиваясь, с трудом заставляю себя подняться. Не знаю уж почему, но прежде всего я решаю проверить, не звонил ли мне кто-нибудь. В телефоне обнаруживается сообщение от Одри.

«Приходи в гости?»

Я надеваю бюстгальтер и, сходив в душ, спускаюсь вниз, чтобы найти Мэйсона. В кухне его нет, и я решаю спуститься в подвал, но останавливаюсь на полпути, услышав голоса.

— Это для меня полная неожиданность, — говорит Мэйсон.

— Но почему именно Сидни? — спрашивает Кэйси. — Она давно демобилизовалась.

Услышав имя Сидни, я задерживаю дыхание. Кэйси не всегда работала в паре с Мэйсоном. В течение первых пяти лет с нами была Сидни; Кэйси сменила ее, когда мне было десять. Я обожала ее как мать, которой у меня никогда не было, но она влюбилась в кого-то из Апостолов и забеременела. Ей пришлось уйти из проекта, оставив фальшивую семью, чтобы выйти замуж.

Согласно правилам, уходя, уходишь навсегда.

Я знала об этом, но все равно после ухода Сидни несколько месяцев бродила по дому, как брошенная собачонка, и старалась вести себя как ни в чем не бывало на людях, а ночью плакала в подушку и умоляла Мэйсона вернуть ее.

Чувствуя себя слишком слабой для шпионских дел, я продолжаю спускаться по лестнице, нарочито громко топая, чтобы предупредить Мэйсона и Кэйси о своем присутствии. Чаще всего Мэйсон говорит со мной о деталях проекта открыто, но когда я вхожу в лабораторию, по его лицу можно догадаться, что вопросов задавать не стоит. По крайней мере, сейчас.

— Могу я пойти в гости к Одри? — спрашиваю я.

Мэйсон приподнимает бровь от удивления, и даже обычно неэмоциональная Кэйси смотрит на меня с интересом.

— Это та девочка, с которой ты ходила на ланч? — спрашивает Мэйсон.

— Да.

— Она тебя пригласила?

— Нет, я собираюсь завалиться без приглашения, — отвечаю я саркастически. — Конечно пригласила!

— Хорошо, — говорит Мэйсон, окидывая взглядом ворох документов и горы лабораторных принадлежностей, которыми завален его стол. — Во сколько?

— Сейчас.

— Мне нужно двадцать минут.

— Само собой.

Поднявшись в спальню, отправляю сообщение Одри и принимаю душ, стараясь не намочить голову. После душа я наряжаюсь в шорты, потрепанную футболку и шлепанцы, так как в Омахе, похоже, еще никто не заметил, что на улице осень.

Мэйсон настаивает на том, чтобы я перекусила перед выходом, и я, торопясь, съедаю половину сандвича и несколько маленьких морковок, а по дороге еще и захватываю с собой горсть винограда. Ягоды сладкие и вкусные. Я набиваю полный рот и жую всю дорогу до дома Одри. Мне как раз не хочется разговаривать — что с полным ртом делать, кстати, довольно сложно, — и я, пользуясь вынужденным молчанием, погружаюсь в свои мысли. Виноградины, перекатывающиеся во рту, напоминают о том, как я умерла в третий раз.

В то время, когда мне было пять с половиной лет, я ходила в подготовительный класс, в группу полного дня — Мэйсон вычитал где-то, что это полезно для развития.

Словом, в школе я то ли нарочно пропустила завтрак, то ли потратила слишком много энергии, а потом засела в каком-то укромном уголке, а может, просто была слишком странным ребенком, но факт в том, что я не поела в тот день с утра и ко времени второго завтрака была голодной как волк. Сначала я не жуя проглотила сандвич с арахисовым маслом и джемом, а потом набила полный рот винограда, и огромные ягоды закупорили дыхательное горло.

Поскольку в тот день я была за столиком одна — девочка, с которой я сидела, накануне заболела и осталась дома, — никто этого не заметил. Вероятно, кашель подавившегося ребенка трудно услышать в столовой для буйных школьников начальных классов. Я упала на пол, и меня обнаружила случайно проходившая мимо девочка из пятого класса.

Сидни, одетая в форму врача-реаниматолога, приехала за мной на взятой в прокат или украденной карете «скорой помощи». Мэйсон со всем необходимым оборудованием для воскрешения ждал в машине.

Помню, очнувшись, я почувствовала озноб и головокружение. Горло болело — не знаю уж, каким инструментом пользовался Мэйсон, чтобы извлечь застрявшие ягоды. В легких от прилива кислорода ощущалось жжение, и в течение первых пяти минут я не могла понять, что случилось. Мэйсон, рассказывая, что я снова умерла, впервые в жизни обнял меня.

По этой причине, как ни дико это звучит, я вспоминаю смерть номер три с некоторой, можно сказать, признательностью.

— Думаю, излишне напоминать, — говорит Мэйсон, заставляя меня вернуться к реальности, — что с новыми друзьями следует проявлять предельную осторожность.

— Знаю, — с трудом произношу я, перекатывая во рту ягоды.

— Она будет спрашивать о прошлом… о родителях… о том, где ты жила раньше.

— Мне известно, что нужно говорить, — заверяю его я, проглотив виноград.

— Да, я не сомневаюсь, — соглашается Мэйсон.

— Не волнуйся, ладно? Я сохраню прикрытие.