Шестая жизнь Дэйзи Вест

— Что это за бланки? — спрашивает она.

— Не уверен, что они нам пригодятся, — тихо говорит Мэйсон. — Как считаешь, сколько доз нам потребуется?

— Вряд ли мы используем больше трех, но давай на всякий случай возьмем пять.

— Что вы будете делать? — спрашиваю я.

— Произошла автомобильная катастрофа, — объясняет Мэйсон. — Мужчина возвращался домой после ночной смены. — Он произносит слова отрывисто, как человек, обдумывающий какую-то сложную задачу. — Вахтер. Автомобиль под списание. Бог хочет, чтобы мы оживили мужчину.

— Но состав не действует на взрослых, — поражаюсь я.

— Знаю, — говорит Мэйсон.

— Сейчас ночь, — продолжаю я.

— Знаю.

— И в вашем ведении находится только «автобусная группа»…

— Я знаю! — кричит Мэйсон, разворачиваясь на каблуках и сердито глядя на меня. Он зол, но что-то подсказывает мне, что его гнев на самом деле направлен вовсе не на меня. — Думаешь, я не понимаю, Дэйзи? Проект задумывался как нечто ответственное. Так не должно было быть. Мы даже не знали, что Бог работает над новой формулой. Нас ввели в курс дела только на этой неделе, когда прислали «Воскрешение II». А теперь он хочет, чтобы мы…

Мэйсон неожиданно обрывает речь на полуслове и громко вздыхает.

— Все будет нормально, Дэйзи, — говорит он. — Мы перехватили переговоры местных спасателей по радио. Они уже выехали. Если мы не приедем раньше, испробовать новый состав не получится.

Я слежу за тем, как Мэйсон вводит коды, необходимые для открытия чемоданчика с «Воскрешением», и за тем, куда движется его рука, чтобы выбрать пять пузырьков из пятидесяти. Я торопливо оглядываю ряды пузырьков с составом. Сорок девять из них принесут пользу погибшему вахтеру; один, наполненный водой, определенно нет. У меня поднимается температура. Не помню, какой из них я подменила. Кажется, где-то…

— Не бери отсюда, — выпаливаю я, не успев даже подумать. Рука Мэйсона замирает в воздухе. Они с Кэйси одновременно поворачиваются и смотрят на меня. Их лица трансформируются: сначала на них отражается замешательство, затем шок и, наконец, гнев.

— Почему? — спрашивает Мэйсон.

Я не отвечаю ему.

— Почему я не должен брать отсюда? — повторяет он.

Я стою, не шевелясь, и не произношу ни слова.

— Что ты сделала? — чуть ли не кричит на меня Мэйсон. Я начинаю пятиться. Он никогда не разговаривал со мной таким тоном.

Как ни странно, на этот раз мне на помощь приходит Кэйси.

— Дэйзи, ты понимаешь, что сейчас время — ценный ресурс, — произносит она спокойным голосом. — Мы можем поговорить об этом позже, — добавляет Кэйси, поворачиваясь к Мэйсону. — Сейчас нам нужны как минимум три пузырька, из какой части чемоданчика их лучше взять?

Я указываю рукой на вертикальный ряд слева и горизонтальный внизу.

— Ты уверена, что с ними все в порядке? — спрашивает Кэйси, следя за тем, как Мэйсон берет пузырьки.

Я киваю, стараясь ничего не говорить, чтобы не выдать себя, так как абсолютной уверенности нет. Стопроцентной гарантии я бы не дала. И своей жизнью клясться бы не стала.

А как насчет чужой?

— Иди в свою комнату, — говорит Мэйсон без выражения, закрывая крышку полевого контейнера для перевозки «Воскрешения». Проходя мимо, он не смотрит мне в глаза. Я слышу, как он чуть ли не бегом выскакивает на улицу и запрыгивает в машину. Кэйси, не говоря ни слова, отправляется вслед за ним.

33

Через несколько часов я вхожу в школу, чувствуя себя совершенно другим человеком, не имеющим отношения к той девочке, что появилась здесь несколько недель назад. Я не принимала душ и надела ту же футболку, в которой спала. Грязные непричесанные волосы собраны в небрежный хвост. Косметики на лице нет — не по той причине, что я могу заплакать и размазать ее, а потому, что краситься — значит тратить силы, а их у меня нет. На завтрак я съела три кусочка банана и выпила стакан колы. Не помню даже, чистила зубы или нет.

В школьных коридорах слишком шумно и слишком много света. Люди таращатся на меня, смотрят мне вслед, шепчутся за спиной. Они кажутся мне фоновыми фигурами с фотографии — нерезкими и расплывчатыми, вроде бы создают контраст, но толку от них никакого.

Поднявшись по лестнице, протискиваюсь сквозь толпу к своей раздевалке. У соседнего шкафчика стоят и болтают о чем-то девочки. Когда я подхожу, они перестают разговаривать и, расступившись, пропускают меня.

— Привет, Дэйзи, — говорит одна из них тихо.

— Привет, — отвечаю я, понимая, что не могу вспомнить, как ее зовут.

Выгружая из сумки учебники и позже шагая по коридору, стараюсь не смотреть на шкафчик Одри. И все же я вижу его. Тут же вспоминаю, как она стояла возле него и улыбалась мне, когда я впервые пришла в школу. Говорила о том, что ей нравятся мои туфли. Спрашивала, не хочу ли я сходить с ней позавтракать.

Дышала.

Жила.

У меня как будто пищевое отравление, но не физическое, а эмоциональное. Из меня как-то сразу все выходит: слезы, сопли, даже сдавленные крики и стоны. Ребята, проходящие по коридору, останавливаются и смотрят. Я бегу в кабинет медсестры и прошу ее освободить меня от занятий.

«Нервное истощение» — вот что написано на пропуске, который я предъявляю на выходе.