Шестьдесят братьев

— Пионер нешто курит? Спичек нет… а есть одна штука, подходи с папиросой.

Коробов вынул из кармана неоправленную лупу.

Он поднес ее к папиросе поставив прямо против солнца.

На конце папиросы заиграл маленький светлый кружочек. Бумага задымилась и папироса загорелась.

— Фу ты! — воскликнул мужик. — Экий ты какой… шалавый.

Андрюша был тоже удивлен но не показал виду.

— Это очень просто, — объяснил Коробов, — нам в школе разъяснили… физический закон… кон… концерта… тьфу… концентрация лучей солнца.

Крестьянин покачал головою.

— Мудрость… Продай стекло-то.

— Нельзя.

— А как зовут его?

— Лупа.

— Лупа? А в городе продается?

— Продается. Где очки, там и лупу купишь.

— Лу-па, — повторил крестьянин и хотел было хлестнуть лошадь.

— Постой, а почему дача-то сгорела?

— А тут история. Монетчики фальшивые завелись. Червонцы гнали. И была у них тут как бы мастерская. А потом чевой-то не поделили… Скандал… Один себе ногу свихнул и попался… а другой с перепугу все и подпалил.

— А забрали их?

— Забрали… Говорят, только один убег… Эй ты… примерзла…

Телега покатила.

Пионеры смотрели ей вслед.

Перед тем, как повернуть в лес, крестьянин опять задержал лошадь.

— Говоришь, лупа?

— Лупа.

— Ну, прощайте.

Пионеры пошли лесочком.

— Отсюда до лагеря можно и другой дорогой пройти, — сказал Коробов, — вон видишь вдалеке церковь белая — это Мухино, а мы немножко правее.

Они некоторое время шли молча.

— Теперь я понимаю, — сказал Андрюша, — почему он меня в лавку-то посылал. Испытать хотел, разменяют аль нет.

— Деньги фальшивые делать, — произнес Коробов, — это прямо свинство по отношению к государству. За это в тюрьму сажают…

— Скверно вот только, что удрал… Как бы нам на него не наткнуться… Мне тогда каюк.

— А я на что?

— Ох, он здоровый.

Темнело.

Солнце садилось в большую лиловую тучу.

Во влажном воздухе было тихо-тихо. Звезды зажигались понемногу.

Вдруг какой-то странный не то лай, не то вой пронесся по лесу. Какой-то странный нечеловеческий хохот или плачь.

Оба пионера вздрогнули и остановились.

— Слыхал?

— Слыхал.

— Это что?

— Не знаю.

— Идем-ка скорее.

И они не пошли, а попросту побежали.

— Вот этой тропинкой.

В лагере было некоторое смятение.

— Слышали в лесу-то?

— Лай-то?

— Да… Зверь, что-ли.

— Собака.

— Сказал! Нешто псы хохочут.

— А может, баловался кто.

— Постой, как будто опять.

Все прислушались, но ничего не было слышно.

— Так что-нибудь.

Зажгли костры.

Андрюшка и Коробов пошли поглядеть на развалины усадьбы.

Вдалеке чернела темная масса, но вспыхивающего огонька не было видно.

— Пропал огонек-то… Может ушел он из этих мест.

— Очевидно, — успокоительно сказал Коробов, а сам подумал:

„Трубку-то мы у него забрали, вот и нет огня… Зажигать нечего“.

Но этого соображения не высказал.

Легли спать.

IX. ЗАГАДКА (продолжение)

Пионер Тимов пошел на деревню и по дороге искупался в речке.

Купался он недалеко от досчатого мосточка, перекинутого через речку.

Вдруг увидал он, как по мосточку быстро пронеслась мохнатая черная собака вроде пуделя. А следом за нею бежала, низко опустив голову, с опущенным хвостом худая гладкошерстая рыжая собака со странным выражением глаз. Беловатая пена стекала по ее оскаленной морде.

„Бешеная“, — подумал Тимов и с перепугу с головою нырнул. Он знал, что бешеные собаки больше всего боятся воды.

Когда он высунул голову, отплевываясь и фыркая, он уже не увидал собаки, но со стороны леса донеслась какая-то бешеная грызня и какой-то лающий вой, такой страшный, что Тимов, не успевший еще отдышаться, снова нырнул и на этот раз едва не задохся.

Он очень обрадовался, когда вынырнув снова, увидал Ерша, шедшего по мосточку.

— Дядя Ерш! — крикнул он. Тот удивился.

— Ишь ты, водяной какой… А я вижу — пионерская амуниция, а пионера нету… Ну, думаю, не утоп ли кто из товарищей.

— Там бешеная собака…

— Где, где?

— А вон там…

С жалобным визгом неслась по полю черная собака. Одна ее нога болталась, как плеть, на шее краснела рана.

— Да это Жук. Наша собака. Она не бешеная.

— Другая бешеная.

Тимов вылез из воды, отряхнулся, оделся и показал на опушку.

Там на скошенной траве желтел какой-то предмет.

— Дохлый пес это! — сказал Ерш.

Они оба подошли.

Собака, которую только что видел Тимов, валялась с перекушенным горлом и почти разорванная пополам.

— Кто ж это ее так разделал? — сказал Ерш. — Много собак, что ли, было.

— Да нет один только Жук.

— Жук бы так не расправился… Только не трожь ее, как бы зараза не пристала. А где Жук? Жук! Жук!

В ответ издалека послышался жалобный визг.

— Сейчас надо за заступом бежать, да зарыть эту, а то как бы ребята не стали ее тормошить… Заразятся.

Тимов пошел с Ершом.

Жук следовал за ними на почтительном расстоянии.

Взяв заступ, Ерш о чем-то призадумался, потом поманил Жука.

— Ведь вот какая неприятность, — пробормотал он сам с собою, потом посвистел: — Жук, Жук ф-ф-ю!

Жук подбежал на трех ногах с изуродованной шеей.

Ерш вдруг взмахнул заступом и одним ударом раскроил Жуку голову.

— Ерш, что ты!

— Нельзя иначе, — взволнованно ответил Ерш, — сбесилась бы, людей бы перекусала… Жалко, а нельзя иначе… Ну, идем, что ли.

Они пошли туда, где лежала дохлая собака.

— Где ж она?