Шестьдесят дорог к счастью. Сборник рассказов

Это были совершенно одичавшие, давно не стриженные и не бритые мужики неопределенного возраста в количестве примерно сорока человек, зачем-то призванные на полугодичную военную переподготовку. Они проходили службу где-то за Байкалом и теперь возвращались домой – грязные, исхудавшие, одетые в какую-то замызганную форму странного, совсем не современного покроя. Именно, из-за этой одежды, как потом они сами мне объяснили, их якобы так и прозвали.

Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с подобным контингентом, и поначалу было даже интересно наблюдать за ними и слушать их бесконечные «а помнишь?» Байки из «партизанской жизни» обсуждались очень живо и не всегда кончались миром. Частенько случались и потасовки, но, разгоревшись, они быстро потухали, стоило вмешаться командиру отряда, которого все уважительно называли Старшина – то ли по званию, то ли по прозвищу.

В нашей сугубо мужской компании никому из партизан и в голову не приходило следить за своим лексиконом, и громогласный русский мат во всем его неповторимом многообразии вперемешку со звоном перекатывающихся пустых бутылок звучал по всему нашему вагону…

Ехать им предстояло двое с половиной суток, и нам с Олегом волей-неволей приходилось тесно общаться с ними. В наши обязанности, помимо уборки, входило поддержание дисциплины среди пассажиров. Хорошо еще, что в общих вагонах не нужно было разносить чай и раздавать постельные принадлежности. Правда в нашем случае это было бы лишним в принципе: партизанам походные условия были далеко не в новинку, а что касается чая, то его вполне заменяли другие напитки, самым безобидным из которых был знаменитый чифирь. Уж не знаю, откуда у лесных вояк водились деньги, только затарены они были дешевым спиртным и нехитрой снедью под завязку.

И здесь возникала основная сложность, потому что пьяные ссоры в «партизанском отряде» возникали все чаще, и загасить возникающие очаги кипевших не на шутку страстей было все труднее, даже Старшине. Чего уж тут говорить про нас – юнцов?! К тому же, это было вовсе небезопасно!

Кроме Старшины – огромного бородатого мужика с сизым мясистым пористым носом на рябой физиономии, из безликой непросыхающей массы выделялся также и худой жилистый мужичок с удлиненным лысым гладким, как яйцо, черепом. Все его так и называли: Колька-Яйцо. У Кольки было злое, дочерна загорелое лицо с узкими щелочками вместо глаз и тонкими нервными, вечно кривящимися в усмешке, губами.

Это были две яркие противоположности. Если Старшина любил поговорить, то Яйцо был молчаливым, но чрезвычайно вспыльчивым человеком. Он впадал в бешенство по любому поводу, и тогда его обидчику приходилось туго – Колька мгновенно превращался в этакую машину для убийства, действуя руками, ногами и особенно головой, тараня ею любого на своем пути. Они были земляками – жили в одном поселке где-то под Читой, и оба пользовались непререкаемым авторитетом у остальной братии. Но Старшину любили и уважали, а Яйцо просто боялись.

Старшина очень любил травить разные байки и анекдоты, которые знал в огромном количестве. Делал он это виртуозно, собирая вокруг себя весь вагон. Но больше всего ему нравилось рассказывать о собственной жене. Он мог часами описывать достоинства своей Надьки, ее одежду, прически, характер, а также ее поведение и действия во время их общения и даже близости, не упуская и самые интимные моменты. Казалось, ему доставляло особое удовольствие видеть, как разгораются глаза у изголодавшихся по женщинам слушателей. В такие моменты он не скупился на выражения. Язык у Старшины был подвешен хорошо, и он ухитрялся разукрасить эпитетами даже отборный мат. Мужики, собиравшиеся вокруг его полки, расположенной в самом хвосте вагона, восхищенно гоготали, смоля цигарками и наливаясь «бормотухой», и потому, как пустела большая часть нашего вагона, можно было догадаться, о чем опять вещает их бывший командир.

И только один человек никогда не принимал участие в этих «вечерах эротического рассказа». Яйцо устраивался на своей полке с потрепанной толстой книжкой, показывая всем своим видом, что эти посиделки его не интересуют.

Я как-то поинтересовался причиной такого равнодушия, и он нехотя ответил, что «Надьку – жену Старшины – он и так знает!»

Но потому, как именно это было произнесено, стало понятно, что знает он ее даже слишком хорошо. Видимо, ему было необходимо выговориться, и такой случайный человек, как я, очень подходил для этой цели.

– Ты, Володя, не гляди, что с виду я – чистый бабай! – Яйцо, кряхтя, слез с полки и сел напротив меня ближе к окну. – За мной по молодости, знаешь, как бабы сохли! Очень злой я был до их полу. Лютовал по всему поселку! Меня все боялись! Боялись и уважали! – Колька усмехнулся: – теперь тоже боятся, правда, бабы вот любить перестали…