Шестьдесят рассказов

— И затонское стадо бизонов. Шесть тысяч зверюг. И все они еще живы.

— Каждый дом имеет обширный парк и газоны, латунные подсвечники, троекратную в день доставку почты. Элегантные вдовы, одиноко живущие в просторных особняках, поливающие газоны с помощью вращающихся желтых разбрызгивалок, внимательно обследующие траву в поисках побуревших участков, которые должно полить. Иногда в доме есть взрослый ребенок, или почти взрослый, работающий в школе или больнице, преподавателем или консультантом. Стены многих домов украшены семейными фотографиями, если спросить, кто там изображен, тебе ответят охотно и с удовольствием. На закате всех, кто прожил этот день, награждают орденами, крестом св. Жайме, крестом св. Эма.

— Задуман как один из этих новых городов, где каждый будет счастливее, много счастливее, вот в чем идея.

— Мир. Безмятежность. Мертвых экспонируют в художественных галереях, в рамах. А иногда ставят на постаменты. Почти то же, что и везде, только в Затоне экспонируют самую доподлинную…

— Личность.

— Да.

— И они крутят пленку, как говорил этот мужик или там женщина, прямо рядом с его или ее…

— Рамой или постаментом.

— Записанную загодя.

— Естественно.

— Ошеломленные белые лица разговаривают.

— Убил несколько цветов и поставил их в горшочки под этими лицами, все так делают.

— Что-то непрестанно тянет тебя назад, как магнит.

— Смотреть, как бизоны щиплют траву. Не может быть, чтобы я ждал именно этого, я ждал слишком уж долго. Это вялое, бесцельное слоняние с места на место казалось мне невыносимым. Но под конец я и сам был уже не прочь пощипать малость травки, это бы смотрелось забавно.

— Есть ли на небесах мятлик, голубая трава? Наведи справки. Я видел улицы Затона, несколько костров, а над ними — дворняжки, жарящиеся на рябиновых вертелах.

— А на другом углу какой-то человек переделывал мозг в горе.

— Затон проецирует положительные образы себя через великое коммуникационное средство кинофильма.

— Кинематографы запружены плодами их прежнего труда.

— Настоящие фильмы. Рассылаются повсюду.

— Фильм есть великое коммуникационное средство нашего века — здоровый, хихикающий фильм.

— Так что, если ты даже не едешь в Затон, ты имеешь возможность проникнуться его смыслом.

— Мне бы хотелось бы просто отдохнуть и побездельничать.

— Звуковые дорожки на бирманском, итальянском, тви и других языках.

— Один фильм стоит тысячи слов. Не меньше чем тысячи.

— Есть фильм про новую казарму и фильм про новый амфитеатр.

— Хорошо. Великолепно.

— В том, что про новую казарму, мы видим ребят из роты «А» на утренней поверке, бодрых и расторопных. «Маттингли!» — выкликает сержант. «Я!» — говорит Маттингли. «Морган!» — выкликает сержант. «Я!» — говорит Морган.

— Отличные ребята, пусть и малость дерганые. Отличные.

— В том, что про амфитеатр, восьмидневная сценическая постановка эккермановских «Разговоров с Гете».

— Что говорит Гете?

— Гете говорит: «Я посвятил всю свою жизнь людям и их улучшению».

— Гете так и сказал?

— И был процитирован в наипервокласснейшей кинопродукции Затона, возвышающей образ Затона в глазах всего мира.

— Круто, круто, как в гору.

— И есть документальный фильм о легендарных затонских гаражных распродажах, где в невзрачных, брошенных на пол мешках можно найти массивные серебряные тарелки.

— Люди вздыхают и напирают друг на друга, крепко сжимая свои серебряные тарелки. Только и остается, что позавидовать, позавидовать и сплюнуть.

— Сколько угодно жилья для приезжих, все затонские гостиницы пустуют.

— Надо взглянуть на бумаги, у меня там вроде еще остались какие-то армейские льготы.

— Затон — новый город, он и тебя может сделать новым.

— У меня не хватает духу.

— Я могу забронировать места на самолете или на поезде, цены на все билеты снижены.

— Люди вздыхают и напирают друг на друга, крепко сжимая свои серебряные тарелки.

— Так ты хочешь так и сидеть здесь? Сидеть здесь и быть самим собой?

— Зайти в обувную лавку, купить ботинки.

— Ежевика, лютики и красный клевер. Музыка последнего времени кажется мне потрясающей, хотя в целом я не слишком жалую новое qua новое. Но новая музыка! Она завоевала пристальнейшее внимание нашей группы.

— Мамка не разрешала играть здесь на кларнете. К величайшему.

— Мамка.

— Мамка не разрешала играть здесь на кларнете. Тоска, да и только.

— Мамка была продвинутая.

— Мамка была очень продвинутая.

— Сидела там, разрешая и не разрешая. В своей старой качалке.

— Разрешая то, не разрешая се.

— Не разрешала гобой.

— Не разрешала электроскрипку. Вайбы[63].

— Перекатится через пальцы твоей ноги и раздавит их к такой-то матери, потом десять раз подумаешь, прежде чем возникать, когда она разрешает-не разрешает.

— Точно. Ведь у кого вся капуста? У нее.

— Верно.

— Нужно тебе малость капусты, ну там купить комикс или что, приходилось идти к Мамке.

— Иногда да, иногда нет. В зависимости, какого цвета у нее настроение.

— Лиловое. Золотистое. Синее.

— Вот лиловое и привело ее тот раз за решетку.

— Ношение оружия. Тут не отвертишься.

— Выходила в город со стволом калибра 0.357 днем и 0.22 вечером. Тут не отвертишься.