Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове

— Кто же будет говорить, товарищи?

— А что тут говорить! — сказал начальник КГБ, отрываясь от блокнотных рожиц. — Безобразники, и все! Бе-зо-браз-ники! — подумав, по слогам произнес он и, утыкаясь опять в блокнот, добавил: — Наказать! Наказать!

— Кто еще?

— Выговор без занесения в личное дело! — страдая одышкой, сказал генерал. — Работать они могут, но не хотят!

— Еще кто?

Прончатов и Анисимов незаметно от членов бюро переглянулись, снова испытующе посмотрели на первого секретаря — он по-прежнему читал дело. И по-прежнему молчал весь зал заседаний. Это было так странно, что Прончатов и Анисимов уже открыто переглянулись, откровенно удивленно посмотрели друг на друга. Все это так не походило на обычные напряженные, бурные бюро, что они почувствовали растерянность.

— Это же комедия! — пробормотал Прончатов.

— Мгу! — отозвался Анисимов.

— Значит, никто не хочет говорить? — спросил Арсентий Васильевич, снимая руки со стола. Ему никто не ответил, и первый секретарь встал. Он и за столом казался громадным, а теперь представился двухметровым. Арсентий Васильевич снял очки, потер усталые глаза пальцами. Синее пятно на виске виделось особенно четко.

— Положение действительно ясное! — неторопливо заговорил первый секретарь. — Тем не менее у меня есть несколько вопросов.

Арсентий Васильевич повернулся к полукреслам Прончатова и Анисимова, несколько секунд смотрел на них, потом привычным, резким движением надел очки.

— Олег Олегович, — спросил он, — в прошлом году на двадцать девятое апреля вы сколько недодавали по молевому сплаву?

— Шесть процентов! — ответил Прончатов.

— А вы, Николай Иванович?

— Семь процентов.

Секретарь удовлетворенно покачал головой.

— Еще вопрос, — тускло сказал он. — А в позапрошлом году сколько было недодано по обеим сплавным конторам на двадцать девятое апреля?

— Шесть процентов, — ответил Прончатов.

— Семь, — сказал Анисимов.

— Спасибо! — поблагодарил первый секретарь, повертываясь к членам бюро и чуточку повышая голос. — Вопросы помогли мне окончательно уяснить суть дела, а она, товарищи, такова… — Он вдруг сдержанно улыбнулся. — Мы были правы, товарищи, когда предполагали фальсификацию…

Первый секретарь поднял папку на уровень глаз, близоруко заглянув в бумаги, читающим голосом продолжил:

— Вот уже три года подряд товарищи Прончатов и Анисимов в конце апреля оказываются в числе тех, кто недовыполняет месячный план. Их вполне резонно вызывают на бюро обкома и делают серьезное внушение… Горячо пообещав исправиться, директора возвращаются домой, и четвертого мая оказывается, что обе конторы значительно перевыполнили план. Видимо, происходит чудо…

Арсентий Васильевич положил папку, надев очки, так посмотрел сквозь них на Прончатова и Анисимова, что они затаили дыхание. Затем он спокойно продолжил:

— Мы обсудили предварительно на бюро ваш вопрос, товарищи Прончатов и Анисимов. Учитывая то обстоятельство, что вы прекрасные работники, бюро обкома считает возможным отнестись к вашей игре с месячными сводками снисходительно. — Он повернулся к своему помощнику и, помахивая указательным пальцем, мерно продиктовал: — В протокол надо записать так: «За порочную практику задерживания производственных сводок отстранить от должности директоров Тагарской и Зареченской сплавных контор товарищей Прончатова и Анисимова в том случае, если в апреле будущего года план окажется невыполненным». Записали? Отлично!

Первый секретарь неожиданно для всех сел на место и снял очки; несколько мгновений помолчав, он задумчиво сказал:

— Таким образом, план апреля будущего года уже можно считать перевыполненным, товарищи! — Он еще раз улыбнулся. — А теперь прошу голосовать. Кто «за»?

Арсентий Васильевич снова встал; теперь было видно, что он не только высок ростом, но и то, что у него холодные, властные глаза, квадратный подбородок и контуры губ тверды, хотя в уголках, их скрывается еле приметная усмешка.

— Единогласно! — подвел итоги первый секретарь. — Вы свободны, товарищи Прончатов и Анисимов.

Они осторожно поднялись со своих мест, повертываясь, чтобы идти к выходу, заметили, что все переменилось на бюро обкома: начальник КГБ уже ничего не рисовал в блокноте, секретарь обкома по промышленности глядел на директоров отстраняющими глазами, генерал непреклонно блестел опогоненными плечами. Сидели перед директорами люди, которые никоим образом не могли ответить на шутку, и Олег Олегович Прончатов на лету зажевал движение губ, которые собирались неловко улыбнуться.

Если милиционер с лицом главы большого семейства только проверял партийные билеты знакомых людей перед входом в обком, то на обратном пути он эти же билеты тщательно исследовал — ведь бывали уже случаи, когда в обком входили с партийными билетами, а выходили без оных и добродушному милиционеру приходилось звонить заведующему общим отделом, чтобы выпустить из здания человека, у которого нет больше партийного билета.

У Прончатова и Анисимова партийные билеты оказались на месте.

— Пока! — дружески улыбнулся им милиционер.

— Пока, пока, — ответили директора.