Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове

— Такая же, парниша, такая же! Когда с шести притонений переходили на девять, скорость использовали до конца. А я вот прикинул, посчитал — без очков, верно. Невод может большую скорость выдержать? Может! — резко заканчивает дядя Истигней, рассматривая самокрутку, которая немного развернулась. — Нам бы, парниша, редуктор сообразить, а? Какой бы хоть завалящий, а?

Семен идет к маленькому письменному столику, роется в его ящике и протягивает дяде Истигнею какой-то чертежик.

— Я не знал, что скорость выборки можно увеличить, — говорит Семен. — Боялся за невод. А потом плюнул да вот набросал схемку. Пустяковая, конечно…

— А мы посмотрим, рассудим! — говорит дядя Истигней, жадно хватая чертеж и утыкаясь в него. — А мы посмотрим, увидим!

Он долго разглядывает чертеж, потом объявляет:

— Прокурор!

Семен вдруг ныряет под кровать; слышно, как там что-то гремит, скрежещет. Дядя Истигней бормочет:

— Чертеж что? Чертеж — бумага, а?

Наконец Семен выбирается из-под кровати, таща за собой что-то тяжелое, железное, блестящее. Ну конечно же, это редуктор для увеличения скорости выборки невода. Не готовый еще, не опробованный, но точно такой, какой изображен на чертеже.

— Редуктор! — говорит дядя Истигней. — Редуктор что — это еще не машина, а?

Семен пожимает плечами: ясно, мол, не машина, может ничего и не получиться.

Степка не понимает, что происходит. Подумать только, такое событие, а они делают постные лица, на редуктор и не глядят, стараются показать, что ничего не случилось. А Семен-то, Семен какой выдержанный, черт! Пока дядя Истигней не одобрил чертеж, он и не заикнулся о редукторе.

— Молодец, Семен! — ревет Степка. — Ура! Молодец!

— Страви пар, — строго произносит Семен.

— К нам в прошлом году профессор приезжал, — вспоминает дядя Истигней. — Вы, говорит, невод теоретически не освоили. Правильно, конечно, но мы все больше практически. Мы — практически! Вот она тоже… Ну как ее, Степан, кралю-то твою?

— Перелыгина, — помогает старику Семен. — Перелыгина ее фамилия.

— Во-во! Перелыгина! Она теоретически доказала, что мало притонений. Шустрая девка, проникающая… Аи-аи, засиделся-то я как! Засиделся. Извиняйте, товарищи хорошие! — спохватывается вдруг старик, берясь за кепку. — Дай, думаю, забегу на огонек, на минуточку, а заболтался-то, заговорился-то! Прощевайте, парниши, прощевайте!..

Степке весело: ох и смешной же старик! И чего это он прикидывается таким простачком? А на Викторию дядя Истигней, оказывается, в обиде, по всему видно, задели старика ее слова.

Глава четвертая

Дядя Истигней, Степка и Наталья возвращаются с работы. Позади, независимо помахивая сумочкой, идет Виктория Перелыгина. Степка вышагивает рядом со стариком, жмется к нему, чтобы не идти с Натальей. Делает он это потому, что позади Виктория.

После ссоры с Викторией Степке уже не так просто с Натальей. Лопнула, порвалась нить дружбы, связывавшая их с детских лет. Нет ее больше, этой нити.

Встречаясь с Натальей, Степка теперь замыкается, неловко молчит, смотрит в землю; Наталья видит перемену и тоже держится скованно. Сегодня утром она ушла одна, не подождав, как обычно, Степку у ворот. А он? Он как будто даже обрадовался, что она ушла одна.

Сейчас, пройдя немного, Наталья останавливается, прощается, говорит, что ей нужно зайти к одной знакомой.

— До свидания, — отвечает дядя Истигней.

Степка понимает, что никуда Наталье заходить не надо, что она просто не выдерживает его напряженного молчания, шагов Виктории за спиной.

Попрощавшись с Натальей, дядя Истигней замедляет шаг, ждет, чтобы догнала Виктория. Девушка подходит к ним, улыбается.

— Быстро вы ходите!

— Привычка, — отвечает дядя Истигней, пропуская Викторию меж собой и Степкой.

Они идут рядом. Иногда Степка прикасается локтем к руке Виктории. Изредка поглядывая на них, дядя Истигней молчит…

За день береговая трава посерела, съежилась, листья подорожника, наоборот, посвежели, глянцевито блестят. Если сорвать лист подорожника, из стебелька покажется несколько крепких нитей, которые можно завязать узелком. Степка нагибается, срывает лист, зубами тянет из него нити. Солнце еще ярится над кедровником, а над Обью уже висит неровный прозрачный месяц, похожий на лицо в профиль, — есть нос, глаз, ухо.

— Мне направо. До свидания, — говорит Виктория.

— До свидания!

Дядя Истигней и Степка шагают дальше. Старик хмурится, курит самокрутку. В волосах у него нет ни единой сединки, а вот брови — широкие, густые — сплошь белы. Сейчас они сердито сдвинуты в одну линию.

— Поругались? — не поворачиваясь к Степке, спрашивает он.

— Поругались, дядя Истигней, — признается Степка.