Шестеро против Скотленд-Ярда [сборник]

А потому естественно, что именно генерал Алмеда взял на себя всю ответственность за нынешнее мероприятие и сдернул покрывало со статуи. Никто другой не мог с большим правом претендовать на столь почетную обязанность. Разве не генерал во время принятия решения о возведении монумента так страстно выступил в поддержку скульптора и в итоге добился заказа для своего протеже? Изваять правителя поручили молоденькой выпускнице университета, чтобы навеки запечатлеть в нетленной бронзе черты Вдохновителя: ястребиный нос, решительный и мужественный подбородок, эти кустистые брови. И сегодня автор присутствовала на церемонии уже в роли сеньоры Алмеда. С понятным восторгом внимала она речи дорогого ей мужчины, потому что действительно полюбила его, а не могущество и роскошный мундир. Он же не жалел хвалебных эпитетов о ее мастерстве, не забывая прославлять человека, сумевшего добиться невиданной сплоченности народов Магнолии, отказавшегося выплачивать все ее внешние долги, известив об этом Лигу Наций.

Сам Алмеда был типичным солдатом. Хотя он обладал весьма внушительной фигурой, ему не удавалось выглядеть истинным национальным героем, роль которого целиком принадлежала Гамбе. Совсем недавно, во время государственного переворота – то есть, пардон, во время недавней Освободительной революции, – он какое-то время пытался тянуть одеяло на себя, имея за спиной поддержку армии. Затем неожиданно поддержал нараставшее движение в поддержку Гамбы, которое располагало огромными средствами для пропаганды и многочисленными бандами хорошо вооруженных людей.

Новая коалиция окончательно сломила сопротивление легальных партий, отстаивавших Конституцию, сделав Гамбу единоличным вождем Магнолии, а Алмеду – его помощником и особо приближенным лицом. Само собой, находились порой отщепенцы, злые языки, перешептывавшиеся между собой – а о политике в Сан-Таддео лучше было разговаривать шепотом – о том, что Алмеда остался недоволен, когда ему дали играть партию второй скрипки. Но внешне никаких признаков разногласий между двумя великими государственными мужами не просматривалось, и невозможно представить себе речи более лестной для Гамбы и его достижений, чем та, что произнес при открытии монумента Алмеда.

Не стану утомлять читателя полным изложением выступления. Если у вас есть привычка настраивать приемник на волны зарубежных радиостанций, то вам давно известны витиеватость и красноречие лидеров Магнолии от самого Гамбы до Алмеды или неутомимого доктора Лунаро, повторявших всегда, в общем-то, одно и то же. Любой из власть имущих в Магнолии, когда бы ни оказывался перед микрофоном, упоминал о том, как скверно управлялась страна до Освобождения, каким миром и процветанием наслаждалась она после революции и сколь полного недоверия заслуживали тенденциозные репортажи из Сан-Таддео корреспондентов иностранных изданий, причем здесь особо выделялась газета «Дейли шаут»[2].

Впрочем, жители Магнолии в массе своей – люди простые. Их удовлетворило бы любое правительство, а постоянные пропагандистские кампании вводили население в гипнотический транс оголтелого национализма, хотя мало кто верил, что народ действительно до такой степени обожал своих лидеров. Вот и во время нынешнего праздника толпа аплодировала навязшим в зубах риторическим выступлениям, ревела от восторга, а потом запела патриотический гимн, стоило покрывалу соскользнуть с бронзового идола – Вдохновителя, салютовавшего, словно заранее отвечавшего на многотысячные приветствия, которыми станут отныне одаривать его все, кто пройдет мимо. Затем они прокричали троекратное «ура!» во славу генерала Алмеды, севшего в свой лимузин, чтобы отправиться в дом Гамбы, а потом устремились туда, где можно было полюбоваться фейерверком и поднять бокалы во здравие отцов нации. Полк солдат, стоявший прежде в оцеплении, парадным строем двинулся в конец главной улицы к своим казармам.

Особой остроты всем этим патриотическим настроениям придавал недавно распущенный пикантный слух: будто бы враги государства собирались нанести подлый удар по самим его основам, пригрозив сжечь дом Энрике Гамбы вместе с ним самим. Я, кажется, употребил слово «враги»? Это моя ошибка. Всех несогласных с режимом успели либо уничтожить, либо настолько запугать, что остался всего один человек, заслуживавший подобного определения. Да и он был пока неизвестен. Время от времени на стенах домов появлялись дерзкие послания, подписанные «Мститель». Никто не знал, кто он такой и к какой партии принадлежит, но его деятельность оказывалась в известном смысле даже полезной властям. Им как дубиной били по головам оставшихся еще в живых робких политических оппонентов, им усмиряли пытавшихся поднимать головы клерикалов.