Оказавшись в гостиной, я действовал проворно и ловко. Взяв тряпку, стер разлившийся сироп. К счастью, большая его часть все же осталась в сосуде. Разумеется, я предпринял меры предосторожности, надев резиновые перчатки, чтобы не оставить предательских отпечатков своих пальцев на предметах, которых я касался. Затем я уже нарочно провел очень тонкую, не толще паутинки, дорожку из сиропа. Она пролегла от кирпичей позади камина до распростертого тела, прямо в гущу черной бороды майора, которую я немного распушил. Станет очевидным, что перед падением он ел пудинг. Моя жена была тому свидетелем. Рот мерзавца оказался широко открыт, как всегда, если он засыпал и начинал храпеть. С помощью ложки я вставил ему между зубов крепкую деревянную пробку от бутылки с уксусом для маринадов. Можно было даже увидеть, как его зубы впились в дерево. Поняв, что пробку не удастся вытолкнуть языком, я влил ему в глотку столовую ложку виски. Затем, пропитав пробку сиропом, я заставил ее провалиться ему сначала в рот, и далее в горло. Только в этот момент он внезапно вздрогнул, издал шумный вздох и очнулся, открыл глаза, глядя на меня в изумлении.
Наконец-то настали мгновения моего триумфа.
– А теперь послушай меня, ты – свинья, грязный, лживый шантажист, – прошептал я, – и послушай внимательно, потому что это будут последними словами, которые ты услышишь по эту сторону от ада. Я отправлюсь в полицию, но только не сразу, а через некоторое время после твоей смерти. Нет-нет, даже не пытайся двигаться – не сможешь. Ты накрепко прибит гвоздями к полу. Я ведь не случайно настелил этот пол. Гвозди невозможно забить в каменные плиты. Мною все тщательно спланировано, и никто не сможет ни в чем меня обвинить. Констеблю я не скажу, что ты уже мертв. Пусть представитель закона сам обнаружит тебя мертвым, появившись здесь. А я расскажу ему чистейшую правду. Ты стал неистово агрессивным, и тебя хватил удар. Не мог же я оставить обезумевшего пьяницу на свободе, а то он, чего доброго, поджег бы мой дом. К тому времени, когда мы с женой приведем сюда полицию, у тебя во рту и в бороде будут копошиться десятки жуков. Два жука уже покоятся в твоем желудке, мразь. Они были начинкой тех пирожков, которые ты проглотил, даже не прожевав. Я сам подложил их туда. Смотри.
Я взял два оставшихся пирожка и вскрыл их у него перед глазами, показав мертвых насекомых.
– А живые твари скоро тоже полезут в тебя вслед за мертвыми, – сказал я, бросив отвратительные маленькие тельца ему в рот. – Не желаешь еще виски, чтобы запить вкусную еду? Наверняка желаешь. Ты все время пил виски и свою смерть вместе с ним. Я начинил его никотином. Врач поставит один из двух возможных диагнозов. Либо ты умер от отравления никотином, о чем он не раз предупреждал, либо тебя убили эти ядовитые жуки, забравшись в рот и привнеся в организм свой яд. Можешь себе представить, какой шок я изображу, увидев, что потерял майора навсегда после стольких усилий избавить от свойственных ему пороков? Какое горе! А сейчас я помою посуду, предоставив жукам без помех заниматься своим делом. Вот уже парочка ползет к тебе вдоль дорожки из сиропа, проложенной для них мной. Не думаю, что судебный медик обнаружит при вскрытии здоровый организм. Он использует тебя в качестве наглядного предостережения для всех, кто слишком увлекается табаком. Спи спокойно. Интересно, что убьет тебя раньше: никотин или жуки? Буду с нетерпением дожидаться отчета патологоанатома. Думаю, для анализа они по кусочкам отправят тебя в специальных баночках экспертам в Лондон. Тебя, возможно, даже поместят в медицинский музей. И ты наконец-то станешь хотя бы немного важным, принесешь пользу людям.
С этими словами я оставил его. Мой гнев почти полностью улетучился, уступив место одному лишь холодному отвращению.
Грязную посуду я забрал с собой на кухню, как и лампу с обеденного стола, логично посчитав, что жучкам будет вольготнее в темноте. Закрыв и заперев дверь, я крикнул жене, что майор заснул, и посоветовал ей сделать то же самое. В паузах между мытьем посуды я прислушивался к происходившему в гостиной. Однажды до меня донесся какой-то горловой звук, похожий на сдавленное чавканье. Но кроме этого – ничего. Однако мне чудилось легкое шуршание бумаги. Я прикрепил листок над щелью в кирпичной стене, откуда по большей части выползали жуки. При этом я, разумеется, ни в коем случае не хотел преградить им путь и сейчас слышал движение множества крошечных лапок.