Шестеро вышли в путь. Роман

- Вы небось злитесь, - сказал Катайков, - что я вас уму-разуму учу? Напрасно. Злиться нечего. Я не о вас забочусь, а о себе. Мы с вами теперь одной веревочкой связаны. Я на этом рисковом деле больше вашего могу потерять. Вы все равно уже в революцию все потеряли, а я, изволите видеть, приобретаю. Мне много есть чего рушить. Так позвольте уж мне беспокоиться.

- Беспокойтесь, кто вам мешает, - сказал Булатов и стал раскуривать трубку.

Катайков смотрел на него злыми глазами. Видно было, что многое хочется ему еще сказать, но он сдержался.

- Так вот, - сказал он другим тоном, - перейдем к делу. Был мой человек у Миловидова.

Он замолчал и следил за Булатовым недобрым, тяжелым взглядом.

- Ну? - спросил Булатов, выждав паузу.

- Действительно подтверждает, - сказал Катайков. - Не соврали вы.

Булатов пожал плечами:

- А вы все не верили? Драгоценности-то видели собственными глазами, чего же тут сомневаться?

- Я ведь в брильянтах не знаток. Я лен понимаю. Хлеб понимаю. А брильянты я не понимаю.

Катайков погладил рукой подбородок, как бы раздумывая, и положил руки на широко расставленные колени.

- Ну ладно, - сказал он. - Что прошлое поминать, доверял или не доверял. Теперь верю. Значит, давайте говорить по делу. Шхуна придет шестого июля. Нынче у нас пятнадцатое июня. Имеем двадцать один день. Карту помните? (Булатов молча кивнул головой.) Пойдем самым прямым путем. Колесить нам нет интересу. Соберемся у меня на хуторе. Значит, десять километров уже в кармане. Оттуда тракт пятьдесят два километра до Водл-озера. Лошади на хуторе будут. До Водл-озера довезут.

- Пятьдесят два километра - небольшое дело, - сказал Булатов.

- Это еще безделка, - сказал Катайков, - дело будет впереди.

Ужасно они раздражали друг друга. Катайкову была просто непереносима молчаливость и сдержанность Булатова. Он чувствовал в ней все вековое пренебрежение барина к мужику, и мужицкая кровь в нем кипела. Булатов же не мог выносить того, что Катайков был как бы главным и все время это подчеркивал. Он, мол, и богат, ему и терять есть что, не то что некоторым голодранцам. Каждый из них с удовольствием бы отказался от компаньона. Но Катайкова заворожил блеск брильянтов, а Булатов понимал, что ему самому никаким образом не пройти эти триста километров, которые лежали между Пудожем и норвежской шхуной.

- На Водл-озере, - продолжал Катайков, - будет нас ждать карбас. Пересечем озеро прямо на север и пройдем на карбасе по Илексе до порогов. Версты четыре выше порогов деревенька есть - Калакунда. Продукты туда завезут. Значит, там денек отдохнем и обновим запасы. Дальше пойдет тропа. Тут уж о лошадях не приходится думать. Дойдем до деревни Луза. Через озеро Лузское нас перевезут, дальше опять тропа до Носовщины. Места, скажу прямо, тяжелые. Обойдем озеро Ик, озеро Монастырское и только в Носовщине можем отдохнуть. И туда будут отправлены люди с продуктами, так что там опять обновим запасы. От Носовщины пойдем до Калгачихи. Там уже я сам не бывал: но, говорят, дьявольские места. И в Калгачихе будет нас ждать запас. Оттуда тропа идет через кряж Ветреный пояс. Что за кряж, не знаю. Мало кто там бывал. Однако известно, что невысокий и тропа есть. Раз проходили люди, значит, и мы пройдем. В Калгачихе мужичонка на печке отлеживается, набирается сил. Он проводником пойдет. В молодости, говорит, ходил один раз. Может, и врет, мужичонка неверный, но другого нет. Больше никто не хаживал. Ну, а как Ветреный пояс пройдем, тут уже к Белому морю дорога. В Перинг-озере - это деревушка такая - будет нас ждать человек один, крестьянин хороший из Малошуйки, - его посылает приятель мой. К нему в Малошуйку поехал гонец по железной дороге через Сороку, а там по тракту. Гонец этот, по моему расчету, в Малошуйке будет через неделю. Значит, в Перинг-озере встретит нас проводник, и с ним мы дойдем до Малошуйки. Оттуда до губы Нименьга рукой подать, и тоже есть свои люди. Предупреждаю: дорога трудная. Я человек здешний и то побаиваюсь. Там уж, если кто ослабеет, нянькаться не придется.

- А где же Миловидов? - спросил Булатов.

- А вы-то разве не знаете? - притворно удивился Катайков.

- Знаю, - сказал Булатов, - да хочу вас проверить. Может, вы все врете насчет Миловидова, а сами заведете подальше: меня - в болото, а брильянты - в карман.

Катайков усмехнулся очень весело и потер руки.

- Непременно так бы и сделал, - сказал он с удовольствием. - И не задумался бы. И правым бы себя чувствовал. Потому что вам они ни к чему - все равно ветром пройдут, а я бы их в дело употребил. Но только без вас меня на шхуну-то не возьмут, а здесь мне, изволите видеть, с брильянтами делать нечего. Вот ведь какая беда-то…

- Ну, а все-таки где же Миловидов? - спросил Булатов.

- Калгачихи не доходя, - сказал Катайков. - Туда мы свернем и дня два побудем в лагере. Проводник Миловидова встретит нас на тропе у Калгачихи.

- Так, - сказал Булатов. - Что ж, все понятно.