Читаем Шестидесятники полностью

Шестидесятники

«Мотаются мотоботы,как уголь, горит вода — работа!работа! Всё прочее — лабуда.Да здравствует же свобода,нужнейшая из свобод,работа,работа —как праздничный ледоход.И где-то над циклотрономзагадочный, как астроном,сияя румяной физией,считая свои дробя,Вадик Клименко,физик,вслушивается в тебя.Он, как штангист, добродушен,но Вадика не тревожь —полет звездопадов душных,расчет городов и рощдрожит часовым механизмомв руке его здоровенной —не шизики —а физикигерои нашего времени!..…А утром, закинув голову,вам милая шепчет сон,и поры пронзит иголочкамисеребрянымиозон…Ну, впрочем, я заболтался.Ребята ждут на баркасе…»Он шел и смеялся щурко.Дрожал маяк вдалеке —он вспыхивал, как чешуйкау полночи на щеке.

Это «я заболтался», типа нечего болтать, надо работать, — тоже наивно и тоже самодовольно. Такой вот интеллигентный рыбак, который дружит с физиками, — вероятно, устроился на сейнер, как кто-нибудь из героев «Звездного билета», но этим людям ведь не принципиально, где самоутверждаться: они всем докажут, что умеют всё. И этот персонаж в шестидесятые не то что преобладал, но был главным. И его простительное самодовольство, высокомерие относительно старших, уверенность, что у него-то получится, — всё, что раздражало в молодых технократах, — всё это кончилось, и Вознесенский это зафиксировал первым. Ему дано было увидеть гибель своего героя и читателя, и об этом написал он поэму, которую биограф его Игорь Вирабов считает лучшей — «Лед-69».

Это вещь рубежная, переломная, многими тогда не понятая — да и до сих пор из самых шифрованных. Вознесенский, впрочем, ничего специально не шифровал: он мне сам в интервью однажды с некоторым недоумением сказал: «Пишу я, как ни наивно это звучит, по вдохновению». Умозрений у него в самом деле мало. «Лед» — реквием по молодому биологу Светлане Поповой: она пошла в поход на Кольский полуостров, заблудилась вместе с другом и, не давая ему заснуть холодной ночью, несколько часов кряду читала ему Вознесенского. Друга она спасла, вытащила, а сама погибла. Родители показали Вознесенскому ее фотографию и сборник «Антимиры», с которым она не расставалась.

(Сквозь экран в метель летели лыжники,вот одна отбилась в шапке рыженькой.Оглянулась. Снегом закрутилоличико калмыцкое ее.)Господи! Да это ж Катеринка!Катеринка, преступление мое.Потерялась, потерялась Катеринка!Во поле, калачиком, ничком.Бросившие женщину мужчиныдома пробавляются чайком.Оступилась, ты в ручей проваливаешься.Валенки во льду, как валуны.Катеринка, стригунок, бравадочка,не спасли тебя «Антимиры»!Спутник тебя волоком шарашит.Но кругом метель и гололедь.Друг из друга сделавши шалашик,чтобы не заснуть и обогреть…

Он попытался, конечно, объяснить — и читателю, и цензуре, но думаю, что и себе, — это всемирное наступление льда как экологическую катастрофу. Но это наивное объяснение никого не обмануло, и понятно было, что после 1968 года лед пошел во всеобщее, планетарное наступление. Связано это было не только с конкретными событиями, но и с переменой всего вектора истории. Его герои и читатели вмерзали в этот лед, и ему предстояло идти дальше в одиночестве, вне среды. Поэма получилась автоэпитафией, и потому так слезно звучит финал — едва ли не лучшие его строки за всю жизнь, — что он и о себе:

На асфальт растаявшего пригородасбросивши пальто и буквари,девочка в хрустальном шаре прыгалоктихо отделилась от земли.Я прошу шершавый шар планеты,чтобы не разрушил, не пронзилдетство обособленное это,новой жизнирадужный пузырь!

Читаем Шестидесятники полностью

Шестидесятники

3

Похожие книги

Все жанры