Не близок был путь в его улус. Надо было переправиться через великие реки Тан и Узи, прежде чем выйти к благодатной долине реки Кехреб, что несла свои воды через земли молдаван, на которых находилась ставка Ногая. Но разве имеет значение, короток или длинен путь, для монгольского воина, родившегося в седле?
Лето в тот год выдалось знойное, дожди почти не выпадали, и потому травы на землях, через которые проходил караван Тудай-Менгу, пожелтели раньше срока.
Долина Кехреба встретила гостей прохладой и зелеными лугами. Вокруг стояли невысокие горы, покрытые лесами, и весенние воды во время разлива Узи успевали так напоить землю, что ей не страшно было самое жаркое солнце.
Благодатные земли принадлежали Ногаю, земли, не знающие зимы. Лишь в декабре здесь ненадолго выпадал снег и сразу же плавился от дыхания теплых ветров. Хорошо и привольно было здесь и людям, и скоту.
Ногай, получив в управление улус, как истинный кочевник не стал строить города. И зимой, и летом монголы жили в юртах, поставленных в том строгом порядке, какой определял обычай предков.
За два дня до того, как Тудай-Менгу должен был прибыть в ставку, Ногай выслал навстречу дорогому гостю, внуку великого Бату-хана, отряд во главе со своей младшей женой кипчачкой Гибадат-бегим. Отряд состоял из девушек и юношей на быстроногих, богато украшенных скакунах.
Тудай-Менгу поразил Ногая. Не таким привык он видеть этого горячего, всегда веселого воина, быстрого на острое слово и готового поддержать любую шутку.
Сейчас перед ним был совсем другой человек. Пожалуй, внешне он ничем не отличался от того, каким знал его Ногай, но в беспокойно бегающих глазах Тудай-Менгу появился нездоровый, тусклый свет, щеки запали, а руки беспрестанно двигались, словно что-то искали.
Ногай догадался – с Тудай-Менгу что-то случилось, но расспрашивать не стал, а велел проводить гостей в поставленные для них юрты на отдых.
Тудай-Менгу производил впечатление потерявшего разум человека. И только Кебек-тайши, сопровождавший его, открыл Ногаю страшную тайну.
Средней женой Тудай-Менгу была дочь алшин-татарского эмира Туре Кутлука, родственница страшей жены Бату-хана, знаменитой Баракши-хатун.
В свое время умная и хитрая Баракши-хатун, чтобы еще больше укрепить родственные связи с потомками Чингиз-хана, выдала ее за пятнадцатилетнего Тудай-Менгу.
Много лет подряд дочь Туре Кутлука рожала мертвых детей. Вспыльчивый, горячий в своих поступках, Тудай-Менгу грозился отправить ее к родителям, и когда он почти решился исполнить свою угрозу, она родила ему сына, похожего на него как две капли воды.
Желая, чтобы счастье не обошло его наследника, Тудай-Менгу назвал сына именем деда – Бату.
Мальчик рос веселым и здоровым. Небо наградило его смелостью и решительностью. В стрельбе из лука и в играх с саблями он легко побеждал своих сверстников и всегда и во всем был первым.
Радости Тудай-Менгу не было предела. Мечтая о том, что сын когда-нибудь повторить подвиги и дела своего прадеда, он с семилетнего возраста стал брать Бату во все походы, куда бы ни приходилось ему отправляться. И на этот раз, собираясь в улус Ногая, он взял сына с собой.
Несчастье случилось после того, как караван Тудай-Менгу переправился на плотах через многоводный Узи и устроил дневку.
– Отец, – сказал Бату, – говорят, что здесь водятся кабаны. Я никогда не видел их и хотел бы посмотреть.
– Стоит ли моему сыну делать это? – возразил Тудай-Менгу. – Ты еще мал, чтобы участвовать в охоте на этого зверя, а встречаться с ним на тропе просто так опасно. Кабан силен и легко впадает в ярость.
– Я хочу, я ничего не боюсь… – сердито хмурясь, упрямо сказал Бату.
За мальчика вступился его атабек – наставник Айджу, высокий смуглый воин – сын тангутского эмира Лу-Шидургу:
– Пусть посмотрит. Мы будем рядом с ним. Будущий воин не должен знать страха.
Тудай-Менгу долго колебался. Предчувстсвие беды удерживало его. Он уже ругал себя за то, что сказал сыну об опасности встречи с кабанами. Надо было придумать другую причину для отказа. Теперь же мальчик, приученный к мысли что монгол никогда не должен знать страха, все равно настоит на своем.
– Хорошо, – недовольно сказал Тудай-Менгу. – Иди. – И, обращаясь к Айджу, добавил: – Смотрите за Бату. Постарайтесь, чтобы выгнанные вами звери прошли стороной.
Атабек склонился в поклоне.
Юный Бату и сопровождающие его воины ушли к реке, туда, где поднималась темная стена густых камышей.
Прошло совсем немного времени, и вдруг дикий, необъяснимый страх охватил Тудай-Менгу. Он вскочил на коня и погнал его в ту сторону, куда ушел его сын.
Удивительная тишина стояла над безбрежными зарослями камыша. Зеленые тонкие стрекозы вились над его пушистыми метелками, и негромко тренькала какая-то птица. Не было слышно ни Бату, ни голосов ушедших с ним воинов.
Тудай-Менгу привстал не стременах, пытаясь угадать по движению камыша, где находятся ушедшие, но вдруг крик, пронзительный и отчаянный, ударил ему в уши. Он изо всех сил хлестнул камчой коня…