Шестиглавый Айдахар

По глади озера плавал одинокий лебедь. Иногда он вытягивал красивую тонкую шею к выцветшему за лето бездонному небу, и тоскливый крик летел над водой, над таинственно шуршащими пушистыми метелками камышей.

Улетели в теплые края птицы, которые летом появлялись на озере рядом с одиноким лебедем. Они были дикими и свободными и имели сильные крылья.

Берке больше не пугало одиночество священной для него птицы. Дела в Орде шли хорошо, и свершилось то, что он задумал. Все чингизиды, все жадно и завистливо смотрящие в его сторону почувствовали, что Золотая Орда по-прежнему сильна и сумеет покарать каждого, кто посмел поднять на нее меч.

Странно, но печальный клик лебедя будил в душе Берке не грусть, а чувство удовлетворения и тихой радости.

Хан насторожился. Откуда-то из-за камышей донеслись до него негромкие голоса людей.

Берке приподнялся на стременах, стараясь разглядеть тех, кто находился за стеной негустого камыша. Это были Акжамал и Кундуз.

Женщины шли прямо к нему, а поодаль, отстав от них, на почтительном расстоянии брели девушки-служанки. Замыкали шествие нукеры из охраны ханских жен.

Голова Акжамал была низко опущена, зато лицо Кундуз хан видел хорошо. Нежный румянец освещал ее щеки, она что-то оживленно говорила спутнице. Он невольно залюбовался стройной фигурой молодой женщины.

«Чему она радуется? – вдруг раздраженно подумал Берке. – Сейчас скажу ей, что пришло время, когда она должна стать моей женой, и посмотрю, что отразится на ее лице».

Хан чуть тронул повод своего коня и преградил путь идущим. От неожиданности женщины взрогнули и остановились.

Берке негромко и злорадно рассмеялся. Не отрывая цепкого, холодного взгляда от лица Кундуз, он сказал:

– Я хочу, чтобы завтра ты стала моей женой.

В больших и прекрасных глазах Кундуз блеснули огоньки не то радости, не то гордости. Она опустила голову.

– Я повинуюсь твоей воле, о великий хан…

Берке еще раз окинул ее тонкую, гибкую фигурку взглядом. Кундуз была желанна ему.

– Возвращайтесь в юрты, – важно сказал хан. – И пусть те, кому это положено, сделают все приготовления…

Сердце Берке вздрагивало от радости и гордости. Непокорная кипчачка принадлежала ему отныне душой и телом.

* * *

Маленький, сухонький муфтий Шарафутдин в огромной белой чалме сидел на почетном месте, у ног Берке.

– Пришло время спросить согласие молодой, – подобострастно сказал он.

Два воина-кипчака, низко согнувшись, подбежали к Кундуз.

Она сидела в правой половине юрты в окружении молодых женщин, и на голову ее был накинут белый шелковый платок, расшитый жемчугами.

Нараспев в один голос воины произнесли положенные по обряду слова: – Свидетельствуем, свидетельствуем. Мы стоим того. На заре будущего Хан ожидает желанного…

Один из воинов протянул Кундуз серебряную чашу, и, когда она приняла ее, воины снова в один голос спросили:

– Луноликая Кундуз, ты согласна стать женой повелителя Золотой Орды хана Берке?

Кундуз прикоснулась к чаше губами и молча кивнула.

Берке, не отрывая колючего, горящего взгляда, следил за женщиной. Ему все больше нравилась ее покорность.

Воины попятились и стали на то место, где им полагалось стоять.

Муфтий Шарафутдин неторопливо зашелестел страницами Корана; отыскав подходящую к данному событию семнадцатую суру, протяжно, с завыванием прочел ее. Потом он закрыл Коран, оглядел всех собравшихся и, сложив ладони, провел ими по желтому морщинистому лицу.

И все, кто принимал участие в торжественном событии, повторили жест муфтия.

Настало время праздничного тоя. До поздней ночи горели костры, в котлах варились горы ароматной баранины, а белый кумыс, пахнущий увядающими осенними травами, пенился в чашх.

Не было на тое только Акжамал. И Берке, оглядывая гостей, с мстительным удовольствием подумал, что он все-таки был прав, когда решил, что сердце ее будет страдать и разрываться от ревности к сопернице.

После полуночи жены и нукеры проводили хана до юрты, которая отныне была поставлена для Кундуз в одном ряду с юртами остальных жен Берке. Белоснежная юрта была украшена китайскими разноцветными шелками и яркими, как весенний луг, иранскими коврами.

Хан вошел в жилище своей новой жены. Кундуз поднялась навстречу Берке, приветствуя его низким поклоном.

Слышно было, как за дверями юрты стали два нукера с обнаженными саблями, чтобы до самого рассвета беречь жизнь великого хана Золотой Орды и его новой жены, красавицы кипчачки.

Кундуз почтительно сняла с плеч Берке парчовый чапан, борик, отороченный мехом черного соболя, и повесила их у входа. Молча, не проронив ни слова, всем своим видом выражая покорность, стянула с ног хана сапоги.

Тот радуясь и в то же время недоверчиво следил за женщиной.

Неслышно ступая, Кундуз постелила на почетном месте белоснежную пуховую постель, приняла из рук Берке пояс, потушила в плошках огонь.

– Я сделала все, о великий хан. Ложитесь.

Голос Кундуз вздрагивал и ломался.

Необъяснимая тревога, страх вдруг охватили хана. Он услышал, как распахнулись створки двери, хотел закричать, позвать стражу, но чьи-то руки схватили его сзади и шершавая тяжелая ладонь зажала рот.