Шестиклассники

Почему она его так называла, десятилетний то­варищ Галкин не задумывался, а сладости поедал с удовольствием, и отношения с соседкой в ту пору у него были прекрасные. Но постепенно они испор­тились. Однажды его за что-то сильно поругала мать. Он вышел на кухню, а там оказалась соседка. Должно быть, она слышала разговор Лени с ма­терью и пристыдила его. А он заявил, чтобы она не лезла не в свое дело, и ушёл, хлопнув дверью. Мать потом дополнительно поругала его за грубость. Тогда он почувствовал к соседке неприязнь и не стал заходить в её комнату за сладостями: малень­кий, что ли, сосать конфетки? Он вообще старался поменьше с ней встречаться. Это было нетрудно, потому что из своей комнаты Елена Максимовна выходила редко. Обеды она почти не готовила, а всё больше пила чай, разогревая его прямо в комнате на плитке, не отрываясь от чтения. Иногда Лёня всё-таки сталкивался с нею случайно, и тогда она, словно не замечая его неприязни, по-прежне­му интересовалась, что у него нового, как идёт жизнь, и лезла с разными советами, даже с выго­ворами.

Вот и сейчас она потребовала, чтобы Лёня взял веник и убрал с пола просыпавшийся уголь. Лёня ухмыльнулся, думая, что Елена Максимовна шутит, но она настойчиво повторила:

— Бери, бери! Сумел свалить, сумей убрать!

— Да ладно вам, — отмахнулся Лёня.

— То есть как ладно? — рассердилась она и, подбежав к тазу, сама схватила веник и стала совать Лёне в руки.

Матери в кухне не было. Лёня, конечно, не думал подметать. Он небрежно ударил по венику, и тот вывалился из рук Елены Максимовны. У старухи да­же очки на лбу подпрыг­нули.

— Стыдно, товарищ Гал­кин! Лентяем растёшь! Бездельником! Подумай!

Этого Лёня уже совсем не мог стерпеть.

— Нечего мне ду­мать!— крикнул он. — И не вам учить — бездельник! Сами нигде не работаете, только книжки читаете!

— Я? — От волнения Елена Максимовна сняла и протёрла очки.

Лёне стало смешно, что он так напугал старуху, и он захохотал.

— Вы! Вы!

— Что здесь происходит? — раздался сзади голос.

На пороге стояла мать. Лёня, не ответив, прошмыгнул в комнату. А в кухне обиженно, взволнованно заговорила Елена Максимовна.

Лёня раскрыл учебник по истории, но занимать­ся не мог: глядя на страницу, он ждал мать. Она не замедлила явиться. Остановилась посередине комнаты, посмотрела на Лёню с грустью, потом тихо произнесла с такой горечью, будто обижена была не соседка, а она сама:

— Что же ты людей оскорбляешь? Елена Мак­симовна сорок лет проработала! Пенсию от госу­дарства получает персональную, заслуженный она человек, а ты… непутёвый ты у меня, несуразный… Эх, Леонид!

Она опять ушла в кухню и долго не приходила, а Лёня сидел перед раскрытым учебником и припо­минал события последних дней — в школе, со Стасом и дома. Ну, почему действительно всё склады­вается у него так плохо? Разве хочется ему, чтоб его вечно ругали? И разве хотел он обидеть соседку? Почему же всегда не везет именно ему, а у всех остальных, на кого ни посмотришь, жизнь вполне нормальная: и у Стаса, и у Шереметьева, и у этого Федьки.

Или и вправду он непутёвый и несуразный, как говорит мать?

Но что же сделать ему, чтоб стать другим, что?

Глава 15 НИЧЕГО СЕБЕ ДРУЗЬЯ!

Весь следующий день Лёня сидел на последней парте один.

Таисия Николаевна обратила на это внимание:

— Галкин, ты почему оказался там?

— Да он теперь не у меня в звене! — отклик­нулся Дима Шереметьев. — Он у Гусевой.

— Я знаю, — сказала Таисия Николаевна. — Но это не значит, что можно самовольно пере­скакивать с парты на парту. Сядь сейчас же на место.

Лёня нехотя пересел к Гроховскому.

Стас встретил Лёню без особой радости — по­додвинулся, но даже не взглянул. И сидели они ря­дом словно чужие. Должно быть, Таисия Николаев­на заметила и это — несколько раз на уроке косо поглядывала на ребят, а отпуская всех домой, по­просила:

— Гроховский и Галкин, останьтесь.

В опустевшем классе она усадила их за парту, села перед ними и спокойно предложила:

— Ну, рассказывайте.

— Что рассказывать? — буркнул Лёня.

Таисия Николаевна удивилась:

— Неужели не о чем? По-моему, о многом нужно…

— Да что там! — начал Гроховский решитель­но. — Конечно! Прогуляли и обманули. Я-то не хо­тел прогуливать. Из-за него тогда в лесу задержа­лись. И обманывать тоже не хотел. А он болезнь придумал. И уроки не учит…

Он торопливо перечислял всё, в чём виноват Гал­кин, и выходило так, будто ничего хорошего о Лёне сказать нельзя и Гроховский, связавшись с Лёней, пострадал абсолютно безвинно. Учительница даже спросила:

— А сам ты нисколько не виноват?

— Нет, почему же, — смутился Стас. — Раз мы вместе были… Только теперь я больше не хочу…

— Намерен исправиться? — уточнила Таисия Николаевна. — Это похвально. А как быть с Гал­киным?

— Что с Галкиным?

— Но ведь он твой друг! А ведёт себя плохо. Зна­чит, и ему надо исправиться.

— Из этого ничего на выйдет, — объявил Стас.— Он не хочет.

Лёня с насмешкой взглянул, скривив губы.

— Много ты знаешь, чего я хочу!

Таисия Николаевна стремительно повернулась к нему.