Шестиклассники

Но сейчас она, не глядя под ноги, сту­пила на этот гребе­шок, чтобы хоть на полшага быть побли­же к Галкину, и уже готовилась сказать «Лёня!», как услыша­ла его грозный окрик:

— Стой, ни с ме­ста!

С силой пущенная палка завертелась вы­соко в воздухе. Аня с испугом прижалась к забору. Но Галкин не хотел попадать в Аню и рассчитал точно. Описав крутую дугу, палка шлёпну­лась в лужу около Аниных ног. Взлетели мутные брызги, и Аню с ног до головы ока­тило холодной водой. Галкин загоготал от восторга, подпрыгнул и побежал прочь по крыше. Приятель ри­нулся за ним — оба вмиг исчезли.

Уже не разбирая дороги, оступаясь, наливая во­ду в ботинки и ничего не видя перед собой от слёз, застилавших глаза, Аня кое-как добралась до подъез­да и взбежала по лестнице. У двери она остановилась, тяжело дыша, стараясь не расплакаться, и, прикусив губу, постучала.

В квартире хлопнула дверь, послышались твёр­дые шаги. Дедушка открыл и сразу прошёл в кух­ню — загремел посудой и ложками.

Аня торопливо скинула пальто, сбросила на­сквозь промокшие ботинки, сунула их в кучу обуви у вешалки, а в комнате сняла чулки, надела новые, сухие, и побежала умываться. Дедушка крикнул:

— Готово, Анютка! Согрелось.

Стоя у электрической плитки, он помешивал на сковородке макароны.

— Я и сама могла бы…

— Ничего, ничего, ешь, — дедушка широкой ла­донью провёл по Аниной голове. — Что нового в школе?

Аня принялась тщательно жевать.

— Да ничего…

— Всё, значит, в порядке?

— В порядке.

Дедушка промолчал.

— Ну, кушай, — и оставил Аню одну.

Конечно, она обидела его своей неразговорчиво­стью. Но что поделаешь, если даже думать сейчас о Галкине невыносимо!

Сидя на табуретке у кухонного стола, покрытого белой клеёнкой, Аня жевала без всякого аппетита и с грустью глядела, как за окном постепенно сгу­щаются сумерки.

В коридоре послышалось дедушкино покашлива­ние. Дедушка зачем-то зажёг свет, погасил, прозву­чали его удаляющиеся шаги.

Вдруг он вернулся, опять зажёг свет и спросил:

— Анютка! Что у тебя с пальто? Погляди-ка… Он стоял у вешалки и, оттянув рукав, смотрел на заляпанное грязью пальто. Лужица воды набежала с него на пол.

Аня остановилась на пороге кухни.

— Это я… Это мне… Мальчишки… нечаянно…

— Нечаянно? — дедушка скосил на внучку гла­за.— Почему же ты промолчала?

Аня покраснела.

— Я думала… само высохнет…

— Нет уж, — запротестовал дедушка. — Остав­лять нельзя.

— Тогда я сама! Погоди.

Они очищали пальто вдвоём. Аня шаркала щёт­кой, стараясь не смотреть на дедушку. Но когда из­редка поднимала глаза, неизменно встречала его изучающий взгляд. Дедушка молчал, только уже развешивая пальто на кухне на верёвке, об­ронил:

— Кто из мальчишек-то отличился?

На мгновение у Ани опять появилось желание скрыть правду, но, мысленно обругав себя за мало­душие, она ответила:

— Галкин.

— Ах, он! — качнул дедушка головой и, пройдя вслед за Аней в комнату, сел на своё кресло сбо­ку от столика, за которым Аня всегда готовит уроки.

Они с дедушкой часто сидят так, рядом, под го­лубым абажуром — Аня пишет, а Фёдор Семёнович читает. Вот и сейчас, шелестя страницами, Фёдор Семёнович раскрыл книгу на том месте, где желтела картонная закладка. В квартире сделалось совсем тихо, лишь как будто сильнее отстукивали часы. Лицо дедушки наполовину в тени — одни усы серебрятся под ярким потоком света. А вокруг по комнате раз­ливается мягкий, голубоватый полумрак.

Аня вынула из портфеля тетрадки, посмотрела ещё раз на Фёдора Семёновича и вздохнула.

— Дедушка…

— Да?

— Послушай, дедушка… Галкин меня нарочно обрызгал.

— Нарочно, — повторил дедушка, как будто и не предполагал иного. — Ну, рассказывай.

Аня стала рассказывать обо всём, ничего не утаи­вая: о том, как всегда привлекала Галкина, ста­раясь ему во всём помочь, и как он начал уже исправ­ляться. Только творится с ним что-то неладное: то катится вниз, то опять увлекается разными делами. А сегодня она сделала ему замечание, и получилось совсем плохо: нагрубил, убежал, обрызгал! Не суме­ла она к нему подойти, а теперь неизвестно, что будет дальше, — грозился всё вообще забросить.

— Постой, Анютка, постой, — прервал Фёдор Се­мёнович, слушавший очень внимательно. — Тут мне что-то не всё понятно. Выходит, вашему Галкину за­мечание сделать нельзя?

— Видишь ли, дедушка… Мы втягивали его в зве­но, втягивали…

— И что же?

— А если теперь он снова отколется?

— Почему отколется?

— Ну, не понравится что-нибудь! Я его немножко задела — и то!

— Вот и выходит: не задень, не затронь! Хоти­те исправить человека, а ты собираешься от критики его оберегать…

— Ничего я не собираюсь, но с ним можно только по-хорошему.

— А разве я говорю, что критиковать надо по-плохому? Что-то мудришь ты, Анютка…

— И ничего не мудрю! — голос у Ани зазвенел и задрожал. — Всё-таки я получше твоего знаю, какой у этого Галкина характер.

Фёдор Семёнович пристально посмотрел на внучку.

— Это конечно, — сказал он. — Возможно. И замолчал.

В квартире опять установилась тишина.