— Я обратил внимание, — сказал топазец, — что, по статистическим данным, в Топаз-Сити только один плотник погиб, будучи раздавлен упавшим деревом в прошлом году! И лишь потому, что он попал в циклон…
— Они портят наш горизонт, — перебил нью-иоркец: — возможно, что мы еще не проявляем достаточного художественного вкуса при постройке наших зданий. Но я могу смело утверждать, что мы идем во главе живописного и декоративного искусства. В некоторых из наших домов находятся шедервы живописи и скульптуры. Человек, имеющий возможность посещать наши лучшие галереи, найдет там…
— Осадите! — воскликнул человек из Топаз-Сити: — прошлым месяцем в нашем городе была игра, в которой 90 000 долларов перешли из рук в руки в пару…
— Тарам-тара… — играл оркестр. Занавес на сцене, стыдясь написанного на нем утверждения «несгораемый», опускался медленным движением, характерным для средины лета. Публика лениво струилась вниз по лифту и лестнице.
Нью-иоркец и человек из Топаз-Сити с пьяной торжественностью пожали друг другу руки. Воздушная железная дорога хрипло грохотала, трамваи гудели и звенели, извозчики ругались, мальчишки — газетчики звонко кричали, колеса оглушительно стучали. И тут у ньюйоркца явилась счастливая мысль, с помощью которой он надеялся закрепить превосходство своего города.
— Вы должны согласиться, что в отношении шума Нью-Йорк значительно превосходит всякий другой…
— Ничего подобного! — сказал человек из Топаз-Сити: — в 1900 году, когда к нам прибыл кандидат в конгрессмэны с оркестром Соуза, нельзя было… Стук экстренного вагона заглушил его дальнейшие слова.
Налёт на поезд
Человек, рассказавший мне эту историю, жил несколько лет, как аутло[6] на Юго-Западе и занимался тем делом, которое так откровенно описывает. Его описание modus operandi[7] может показаться интересным, а советы его ценными для пассажира при каком-нибудь налёте на поезд. Оценка же удовольствий, получаемых участниками ограбления поездов, вряд ли соблазнит кого-нибудь заниматься этим делом, как профессией. Я передаю рассказ как можно точнее, почти дословно.
Если бы спросить мнение большинства людей, то все сказали бы, что остановить поезд — трудно. Это неверно: остановить поезд — легко. Я некоторым образом содействовал беспокойству железнодорожных пассажиров и бессоннице служащих «Компании Экспрессов». Единственные неприятности, связанные для меня лично с налетами на поезда, заключались в том, что недобросовестные люди надували меня, когда я тратил доставшиеся на мою долю деньги. Об опасности не стоит говорить, а беспокойство нам было нипочем! Одному человеку однажды чуть-чуть было не удалось остановить поезд. Двоим это удавалось иногда. Трое могут это сделать, если они — достаточно расторопные парни. Но пять человек — вот настоящее число! Выбор места и времени зависит от разных обстоятельств.
Первый налет на поезд, в котором я был замешан, имел место в 1890 году. Может быть, путь, который привел меня к участию в этом деле, даст вам некоторое представление о том, как дебютируют железнодорожные разбойники. Из шести западных аутло нас было пять ковбоев, оставшихся без дела и работы, а потом свихнувшихся, и один преступный тип с Востока. Этот последний был одет, как преступник, и выкидывал разные подлости, — отчего и обо всей банде пошла дурная молва. Проволочные заграждения и nesters создали пятерых налетчиков, а дурное сердце — шестого.
Джим С. и я работали на 101-м ранчо в Колорадо. Nesters выживали скотоводов. Они забрали землю и поставили должностных лиц, с которыми трудно было ладить. Мы с Джимом, убегая однажды на Юг от объезда, направились верхом в Ла-Хунта. Там мы немного позабавились, не причинив никому никакого вреда, как вдруг вмешалось фермерское управление, которое пожелало нас арестовать. Джим застрелил помощника шерифа, а я как бы помогал ему в его аргументации. Мы бились, двигаясь вверх и вниз по главной улице; милиции все время адски не везло. Наконец мы бросились вперед и прорвались к ранчо, расположенному на Серизо. Мы ехали на лошадях, которые если не могли летать, то во всяком случае могли догнать птицу.
Через несколько дней отряд милиции из Ла-Хунта явился в ранчо и потребовал, чтобы мы пошли с ним. Жители ранчо были за нас, и пока мы. отказывались, весь дом был изрешечен пулями. Когда наступила темнота, мы влепили милиционерам пачку пуль и ушли в горы.
Они, наверно, догадались, что мы ушли, и нам пришлось дрейфовать, что мы и сделали, кружным путем спустившись в Оклагому.