Шестнадцать карт (роман шестнадцати авторов)

Так случилось, например, с финикиянином Хаахом, провалившимся в пещеру в погоне за козой. Там его ждала Карта, на которой было изображено странное: вместо огромного Финикийского царства с его многочисленными колониями по всему Средиземноморью и богатого и мощного Карфагена об левую руку от Финикии, в Северной Африке, — жалкие и разбросанные далеко ошметки и раздутый, точно опухоль, Рим, в сердцевине которого, точно в пластах жира, терялась невеликая провинция Сирия, а уж в Сирии, намеченная дрожащим, норовящим исчезнуть пунктиром, пряталась крохотная “пурпуровая страна”, былая Финикия. Хаах вознес благодарственную молитву солнечному богу Гебалу, сочтя, что предвидение будущего ему явилось как солнечная благодать, и принес Гебалу в жертву свою любимую козу, приведшую его, Хааха, к премудрости. Шкуру жертвенной козы он нарезал на тонкие полоски, связал их в почти бесконечное вервие и огородил пещеру, в которой поселился, объявив себя оракулом. Но все это произошло незадолго до пришествия Александра, царя Македонского, под стены города Тира с намерениями самыми неблаговидными. В лице полчищ Македонца Финикии предстала угроза всему ее благосостоянию — что и увидел на своей Карте оракул Хаах. Слух о том, что падение Тира и Финикии было предсказано, дошел и до завоевателей, и свирепые македоняне притащили отшельника-провидца безо всякого почтения пред очи Искандера. Вовсе не светлыми были его очи, а больными и бешеными. Не тратя лишних слов, Искандер бросил Хааху вопрос, что ждет его империю, — и, глянув на Карту, Хаах затрясся, ибо Карта его радикально изменилась, вещая о страшном переделе мира. На этой Карте громоздилась империя, неуютно расположившаяся от Греции до Индии, и она дробилась на глазах, а в местах разломов вспыхивали костры войн и междоусобиц… Не зная, как расшифровать увиденное, чтобы сносить голову, Хаах замедлил с ответом, но Македонец подал знак — и Карту вырвали из вспотевших предсмертным ужасом пальцев оракула. Пожав плечами, император велел принести в жертву самого провидца — авось боги умилятся такой роскошной жертве и отведут участь, предсказанную Картой, от империи Александра. С Хаахом поступили так же, как он сам поступил с козой, кожу сдирали, не дав ему еще отдергаться в конвульсиях…

Такого рода огорчительные финалы жизненных путей притягивали к себе, вместе с mappae mundi, нередкие Картографы, но младший кукловод относился к этому философски, ибо Старший периодически возвращал их все в новые и новые миры.

Картографы не умирают, они проходят цепочку реинкарнаций, Он специально выпускает их раз за разом на землю, они нужны здесь. В какой-то момент Он даже пожалел, что Карты умели читать очень немногие. Ведь Карты прежних миров, тех, что оставались за плечами человечества, никуда не девались — Он сберегал их как нужные артефакты. Сравнив несколько таких Карт, люди могли недвусмысленно понять, откуда они пришли и куда катятся. В замкнутой касте Картографов были и такие, кто почти вплотную подходил к опасному пониманию перманентных изменений мира. Но ни один на Его памяти не додумался ни сличить Карты, ни сделать из их сличения единственно правильный вывод: как вести себя в мире, чтобы его не поганить. В идеале люди должны были додуматься, уловить изменения Карт…

С выражением полной и искренней беспомощности я показал Пьеру Багрову несколько карт одной и той же городской местности.

Они все были разными.

То есть менялась застройка, улицы и прочее, это понятно. Но ландшафт? Едва ли он мог изменяться так радикально в сравнительно небольшие исторические промежутки времени, разделявшие даты составления карт! Между тем по схемам выходило иначе. Река то сужалась, то расширялась, петляла каждый раз по-другому; без линейки, на глаз, было видно, что расстояния между точками и соотношения расстояний на разных картах тоже не совпадают.

…в собственных интересах: чем больше злобы, алчности, провокаций, войн, неправедного обогащения — тем вернее, что следующая Карта мира покажет дымный уголок между землей и подземным царством, и придется приспосабливаться — либо всем совершенствоваться.

Наоборот, люди, развиваясь, набирались все большей гордыни, смотрели на природу как на свою собственность и творили с природой такие вещи, что оба кукловода терялись. Особенно преуспело в уничтожении собственной земли население одной шестой части суши, и Творец, “любуясь” художествами вроде поворотов рек либо осушения вековых болот, слыша лозунг “Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача”, ловил себя на совершенно человеческих — их психология заразна — приступах мизантропии…