Шестнадцать карт [Роман шестнадцати авторов]

Деревянная дверь кафе захлопнулась за спиной, и Антона оглушила улица: машины ехали одна за одной, недалеко на углу был светофор, который противно, убыстряя ритм, пищал, извещая слабовидящих пешеходов, что нужно поторапливаться, за забором на противоположной стороне стучала в землю машина, забивающая сваи, там шумела стройка… Вокруг Антона клубился и тек своей жизнью центр города Оленеводска. Антон оглянулся и увидел, что позади него стоят старенькие кирпичные трехэтажки, их первые этажи распахиваются на улицу дверями магазина, салона сотовой связи, банка, кафе, еще какими-то дверями… Возле кафе, откуда он вышел, припаркованы несколько иномарок. От всего этого городского великолепия Антона бросило в дрожь, голова его закружилась. Ничего не соображая, он побрел ватными ногами вниз по улице, где виднелась скамейка на автобусной остановке. Он опустился на скамейку и закрыл глаза, пытаясь сбросить шок и сосредоточиться. Через минуту рядом с ним прозвучали и замерли шаги. Антон открыл глаза. Реальность расплывалась перед его глазами. Из ее расплывов выступил овал человеческого лица. Кажется, это было лицо Володи.

Глава XIII Нина Хеймец Костя

Нина Хеймец (1975) — живет в Иерусалиме (Израиль). Лингвист, переводчик, прозаик. Печаталась в сборниках “Вдохнуть и Не! Ды! Шать!”, в серии ФРАМ (составитель и редактор Макс Фрай), “Чайная книга”, “Шкафы и скелеты”, “Жили-Были”, “Вавилонский голландец”, “Праздничная книга: январь-июль”, “Праздничная книга: июль-январь”, “Тут и там”, “Живые и прочие”, “Из чего только сделаны мальчики / Из чего только сделаны девочки”, “В смысле”, а также в электронном альманахе “Двоеточие:”.

Облапошить мальчишку было нетрудно. И не таких вокруг пальца обводили. Вагифа, конечно, занесло немного, как обычно. Любит он спецэффекты, Вагиф этот. Представляться своими именами мальчишке было совершенно незачем. Лишнее это. Даже если ты никакой не Вагиф и не Степанов. И его, Павла, тоже, считай, подставил. И тем не менее сработали они четко. Дождались, пока парень из школы выйдет. Тут им повезло — он оттуда последним выходил всегда, будто отсиживался там где-нибудь среди пособий их учебных. Дверь школы была тяжелая, он всем корпусом на нее налегал, оказывался на улице, а дверь — привет, и захлопывалась прямо за ним. Они, пока подумывали операцию — это Вагиф так говорил: “операция”, вошел в роль, не иначе; так вот, пока они ее продумывали, несколько дней провели в наружке. И одна и та же картина: все дети уже разошлись кто куда, и тут этот на крыльцо вываливается, а дверь ему чуть ли ни пинка в спину дает: “Пока-пока, парень”. И вот, когда стоял мальчишка на крыльце, они с Вагифом и направились к нему. И Павел как будто со стороны их увидел, как они с Вагифом идут, у них даже шагать в ногу получилось, само собой. А у Вагифа плащ длинный был, кожаный, и полы его развевались. Они подошли к мальчишке, и Вагиф говорит строгим таким голосом: “Константин Багров, учащийся пятого класса “А”?”

Мальчишка уставился на них, глазами хлопает: “Да, это я”.

— Оперуполномоченный Вагиф Степанов, а это — оперуполномоченный Павел Волков. Пройдемте с нами.

Они усадили его в джип. Мальчик и не думал сопротивляться, только встревожился очень. И Вагиф тогда сказал ему: “Нам нужна твоя помощь, Костя. На месте все узнаешь”.

Ехать было недалеко, они сняли квартиру в двух кварталах от школы. За сутки заплатили — линолеум, рассохшиеся рамы, облезлый письменный стол, два венских стула и диван с торчащей пружиной. Только детей и пугать, в общем. И вот зашли они. “Садись, Костя, поговорить надо”.

А мальчишка, кажется, о чем-то догадываться стал. Заподозрил неладное. “Вы кто?” — спрашивает.

И тогда Вагиф сел напротив него и говорит спокойно так, даже мягко, но Павел почему-то аж съежился: “А теперь расскажи нам, где карта”.

* * *

А они ведь почти у цели были. Окружили этого Антона, обложили. И тут эсэмэска приходит ему, Павлу: “Срочно возвращайтесь в Москву”. Вагиф разозлился. “Глупости! — говорит, — не поеду никуда!” А Павел вот обрадовался. Ему от этого поезда почти сразу не по себе стало. В вагонах душно, свет тусклых лампочек будто пытается в воздухе раствориться и не может. И пассажиры, когда сквозь этот воздух смотрят, словно забывают, куда смотрели и зачем. Их взгляд рассеивается и тоже добавляет что-то к этому воздуху. А сами они, оставшись без взгляда, направленного вовне, внутрь себя заглянуть тоже уже не могут. Взгляд рассеивается и внутри тоже. Так и едут — вспоминают о чем-то давно виденном, слышат уже услышанное, отвечают поджидающим в памяти собеседникам, потом оказываются в будущем, в каких-то уже обжитых его закоулках, откуда легко вернуться и легко туда попасть — как будто по туннелям, по которым мчишься в полной темноте, мимо подрагивающих линий проводов, под скалами, поросшими лесом, застроенными бетонными городами, омываемыми морями, выбрасывающими на берег комочки нефти, обломки досок и туловища рыб.