Шестнадцать процентов

— Настоящий московский поцелуй!..

Мы с Токаревым направились к запальщику Михееву. Он был стар, лукав, добр и весел. Гитлеровцы приговорили его к повешению за вредительство, но не успели привести приговор в исполнение, и это до сих пор тешило старика.

— Опозорил меня Вася Придорожный на старости лет, — смеясь и утирая слезы, говорил Михеев. — В первую вахту, как он тыщу процентов не натянул, на меня вызверился: ты, дед, виноват!.. Еще чего, яйца курицу не учат, поработай с мое, тогда и рассуждай. А он: борода ума не прибавляет! В другой раз сам пошел со мной бурки закладывать. Вижу — соображает парень, после узнал, что он крепкой выучки, до войны со Стахановым на Ирмино уголек рубал. И верно, вышла отпалка куда удачнее давешней, и Вася десять норм дал на-гора…

— Хотите поговорить с крепильщиком? — спросил Токарев.

Но мне вдруг расхотелось говорить с крепильщиком. Я уже заранее знал, что он скажет: Придорожный, мол, собственноручно проверил кровлю и дал ряд бесценных указаний по ее креплению… Конечно, в Воронине было сотворено чудо, но чудо хорошо срепетированное, подготовленное, и оттого так легко и кругло облекалось оно в слова.

Газетные вырезки, которые мне дал Придорожный, окончательно убедили меня в нестихийности его трудового подвига. От беседы со мной он отказался: ему неудобно сейчас оставить гостей, а наутро он выезжает в Горловку делиться опытом. «Здесь найдете все», — сказал он с улыбкой и положил пятерню на трехколонник, вырезанный из областной газеты.

Тут и верно имелось все, чему положено быть: и картины безмятежного детства Василия, и описание боя, в котором он был ранен, и борьба врачей за его жизнь, и бегство из госпиталя в забой, и, наконец, историческая встреча Токарева с Придорожным:

«— …У наших людей от обушка душа слабеет, — говорил Токарев Придорожному. — Они к большой технике приучены. Одним словом, надо стахановскую науку в ход пустить. Рвани, Василий Придорожный, на ирминский класс! Понимаешь?.. Процентов этак на пятьсот! А?..

— Нет, — сказал Василий, и суровая морщинка легла между бровей. — Пятьсот не по-ирминскому будет. Тысячу дам.

— Ну, ну, — недоверчиво произнес Токарев, — не зарывайся, брат…»

Была тут и «привычная, милая шутка молодых женщин, крутивших вороток подъемной клети», когда Василий пришел заступить смену: «Канат лопнет… С вас двойная плата…», и конечно, эта шутка показалась ему «особенно смешной, а широкие потные лица девушек особенно милыми…».

Даже неудача Придорожного, давшего в первую вахту не тысячу, а лишь девятьсот восемьдесят процентов, выглядела здесь запланированной ради усиления последующего эффекта. Теперь уже не оставалось сомнения, что славные люди, с которыми я беседовал, следовали канонизированному в этом очерке образу выдающегося события…

В заключение автор приводил примеры, показывающие, как разительно изменилась жизнь на шахтах после трудового подвига Придорожного. Многие шахтеры стали давать по восемь-девять норм, а Филипп Забродин рванул 1016 процентов! Словом, это был хороший очерк, написанный со знанием дела, с уверенным использованием технической терминологии.

Я еще дочитывал очерк, когда Токарев несколько торжественно подвел ко мне нового гостя: на нем была добротная шуба с черным барашковым воротником, в руке он держал круглую барашковую шапку. Немолодое, спокойное, чисто выбритое лицо было исполнено умной внимательности и серьезной доброты к окружающему. Я почему-то решил, что это здешний секретарь райкома. Нет, это был Филипп Иванович Забродин, навалоотбойщик, давший 1016 процентов выработки. Мы обменялись рукопожатием.

— Переплюнули вы Придорожного, — сказал я.

Он улыбнулся и шутливо развел руками: виноват, мол, больше не буду.

— Филипп Иваныч! — окликнул его Придорожный, протягивая бокал с красным вином. — Пригубь!

Забродин еще раз улыбнулся нам тихой, доброй улыбкой и отошел, чтобы взять бокал из рук Придорожного. К ним приблизилась новобрачная также с рюмкой в руке. Забродин что-то говорил молодым, они слушали, чуть потупившись, с застенчивыми, терпеливыми, милыми лицами. Было что-то очень хорошее, правильное в отношениях этих двух людей, соперничающих в забое и тепло дружащих в жизни, чуждых зависти и недоброжелательства. Вот Забродин — он и старше, и опытнее Придорожного и даже превзошел его в добыче, но не ему досталась высокая награда, слава и почет, а он не в обиде, взгляд его чист и ясен. Нет и в Придорожном никакой замутненности, опаски, что старший друг потеснит его, а то и вовсе затмит. Как это по-мужски и по-человечески здорово!..