Шестнадцать способов защиты при осаде

Фаустин замер как испуганный олень.

– Поверю тебе на слово. И все же – какая удача. Чудеса…

Я кивнул.

– Рассказал бы тебе раньше, да отвлекся. Это была хорошая новость. А вот – плохая. – Я передал ему медный тубус. – Посмотри сам.

Он прочел – и застонал:

– Во имя всего святого, а меня-то за что?

Люблю людей с приоритетами.

– Потому что ты – моя правая рука. В их глазах как минимум.

– Мы должны что-то с этим сделать, – заявил Фаустин. – Прямо сейчас.

Я рассмеялся.

– Что, например?

– Арестовать их как можно скорее.

– Ну да, это так просто. Я посылаю солдат в Палату, и семерых уважаемых сенаторов выволакивают оттуда под голубые рученьки.

– У тебя Печать. Можешь делать все, что считаешь нужным.

– Могу. Но у них еще и пятьсот вооруженных сторонников. То, чего у них нет – но ты так решительно готов им предоставить, – это оправдание своих действий. Нет, сначала я поговорю с Бронеллием. А ты пока помалкивай. И никуда не ходи без охраны – из Синих или моих ребят. Остальное я сам улажу.

Бронеллия я нашел в штабе Зеленых. Весть потрясла и опечалила его – а как иначе: собственная Тема считала его никчемным. Я оставил ему несколько поручений, а после – отправился в Государственный Картулярий.

Картулярий представлял собой старую замшелую башню, маячившую поверх стен храма Возрождения, который много лет назад был полноценным монастырем. Никто так и не удосужился разобрать горы старых правительственных бумаг, хранящихся там, – в основном отчеты для приемной префекта. Я нашел древнего как сама башня клерка, который вроде как знал, где найти то, что я ищу. Времени у него ушло немало, но в итоге он таки откопал в закромах тубус толщиной с мою ногу и вручил мне его, сияя как начищенный гистаменон.

Внутри было не совсем то, что нужно, но благодаря находке я понял, где мои поиски продолжатся – в Архитекторском архиве на Игольной улице. В подвалах там стоит огромный стеллаж, от пола до потолка забитый пронумерованными тубусами. Чтобы найти нужный, мне хватило четырех минут. Уникальный материал: отчет о разрушении улицы в Нижнем городе около ста семидесяти лет назад, карта, описывающая пострадавший район до того, как его не стало, и пара других карт столетней давности и еще одна совсем древняя карта.

– Могу я одолжить все это? – спросил я у архивариуса.

– Выносить любые документы из помещения строго запрещено, – пробухтел он.

– Я буду трактовать это как «да», – сказал я, помахав Великой Печатью у него перед носом.

Вернувшись во Дворец, я узнал, что Бронеллий объяснил своим пятистам диссидентам, в чем они были не правы. Полсотни человек были убиты, многие другие отделались разного рода травмами. Когда есть возможность, я стараюсь не спрашивать, каким именно образом мои подчиненные выполняют поставленные задачи.

Запланированный переворот так и не состоялся. Сенатор Фронто заболел после того, как что-то не то съел, и вскорости умер в корчах. Шесть его сообщников были понижены в должностях и завалены работой – таким количеством, что поди продохни. Решительных настроений после всего случившегося у них не осталось.

Я не поставил в известность Нико и остальных, но все рассказал Айхме. Ну или почти все.

– Итак, – подвела черту она, – что ты собираешься делать?

Айхма похожа на своего отца, но не меньше в ней и от матери. Ее родители оба были полукровками, наполовину млеколицыми; чтобы это углядеть, нужно очень постараться – хотя эти черты в ней есть, их не отнимешь. Мать Айхмы была дочерью переселенца, который зарабатывал на жизнь шитьем шатров – у того в жизни настали трудные времена, и ему в итоге пришлось продать детей по трудовому контракту на десять лет.

(Эти контракты – чудо из чудес местной системы. В теории, как только отработаешь прописанный срок, ты свободен как птица, так что это не рабство, варварский и нецивилизованный подход к делу; но, пока твой контракт действует, хозяин имеет право выставлять тебе счета за еду, одежду, жилье, обучение любому требуемому ремеслу. Само собой, на все это начисляются установленные законом пятнадцать процентов налога, и, к тому времени как контракт подойдет к концу, на тебе повиснет солидный долг, который ты можешь оплатить только трудом, за который тебе платят зарплату, также оговоренную законом; получишь больше – значит, нарушитель. И пока ты отрабатываешь свой долг, ты все так же ешь, носишь одежду, занимаешь жилую площадь. Это не рабство, потому что рабство – мерзость, с которой робуры поклялись покончить. Просто суть та же самая.)

Айхма выглядит как разбавленная версия своей матери. На востоке есть дикари, которые смешивают чай с молоком, – вот и она как тот самый чай. Но ее мать была робкой и доброй ко всем женщиной, никогда не говорящей грубого слова; чувствовалась в ней какая-то особенная безмятежность. Да, характер у Айхмы был скорее отцовский.

– Будь ты на моем месте, – спросил я ее, – что бы ты сделала?

Ее глаза заблестели.

– Ты что, шутишь?

– Скажи мне. Прошу.