Шестнадцать зажженных свечей

Между Ларисой Петровной и Виталием Захаровичем сразу возникло нечто вроде конфликта, они по-разному оценивали перемену в сыне. Лариса Петровна склонна была видеть в ней катастрофу, несчастье, внезапно свалившееся на ее Костика. Виталий Захарович считал, что все закономерно.

Как-то само собой получилось: они избегали обсуждать перемену в сыне. И одно определенно: оба и мысли не допускали, что эта любовь может быть связана с мухинской компанией.

— …Все-таки, — сказала Лариса Петровна, незаметно взглянув на стенные часы, — мы его перегружаем. Может быть, отказаться от музыки? Три раза в неделю! Школа, английский, скрипка.

— Дело не в перегрузке, — ответил Виталий Захарович. — Дело, как ты знаешь, совсем в другом.

— Я не хочу в это верить! — раздраженно начала Лариса Петровна. — Если так, он мог бы…

В передней заскрежетал ключ в замочной скважине, хлопнула дверь.

— Костик! — Мать уже шла навстречу сыну. — Где ты застрял? Я дважды подогревала ужин.

Виталий Захарович смотрел на экран телевизора. Оказывается, началась спортивная программа: по наклонной дуге стремительно мчались гоночные машины.

— Боже мой! — закричала в передней Лариса Петровна. — Виталий! Виталий!..

Виталий Захарович мгновенно оказался в передней.

Перед родителями стоял избитый Костя. Кровь размазана по лицу, заплывал левый глаз, одежда порвана.

— Сынок… — Лариса Петровна заплакала.

— Подожди, Лара, — остановил ее Виталий Захарович. — Идем в ванную. — Он взял Костю за плечо, повел по коридору. — Снимай рубашку, мойся. Сейчас принесу мазь.

…Костя, преодолевая боль во всем теле, голый по пояс, мылся в ванной и сквозь плеск воды услышал голос матери:

— Вот!.. Я говорила… Я чувствовала! Дождались… Виталий, что же ты стоишь?

— А что ты предлагаешь делать? — спросил отец. — По-твоему, они меня жаждут видеть для объяснений?

— Меня поражает твое спокойствие! — сквозь слезы сказала Лариса Петровна. — Все! Хватит! Немедленно звоню в милицию!

— Мама! — Костя выскочил из ванной. — Никуда не надо звонить!

Но Лариса Петровна уже решительно шла с телефоном в комнату, за ней тянулся черный шнур. Костя побежал за матерью.

— Мама, я прошу!..

Перед Костей захлопнулась дверь, щелкнул замок.

— На этот раз все! — сказала Лариса Петровна. — Ждать, когда они тебя убьют? — За дверью послышался звук вращающегося телефонного диска.

— Мама! Мама!.. — забарабанил Костя кулаками в дверь.

Подошел отец, сказал спокойно:

— Лара! Ты порешь горячку. Подожди. Телефонный диск за дверью продолжал вращаться.

— Это мои, мои дела! — выкрикнул Костя. — Зачем вмешивать милицию? Что обо мне подумают?

…Через полчаса все трое отчужденно сидели в комнате перед телевизором, и это выглядело довольно нелепо: экран ярко полыхал, солидные мужчины за круглым столом темпераментно обсуждали какие-то проблемы, но звук отсутствовал, и очень странно воспринимался человек, энергично жестикулирующий, вроде бы угрожающий кому-то.

В молчание трех людей — таких близких, так любящих друг друга, а сейчас враждебно молчавших, — резко ворвался телефонный звонок.

«Это меня!» — почему-то подумал Костя и схватил трубку.

— Да? Слушаю.

В трубке посопели, и хрипловатый мальчишеский голос сказал:

— К вам идет Дон Кихот!

Потом, показалось Косте, возле телефонной трубки произошла какая-то борьба, возня, прозвучало несколько фраз; и явно Муха сказал:

— Ты и стукач к тому же.

Костя молчал.

— Ну, сука, еще поговорим. — В трубке запульсировали короткие гудки.

— Костик, кто? — осторожно спросила мать.

Он не успел ответить (да он и не стал бы отвечать): во входную дверь звонили.

Лариса Петровна быстро вышла из комнаты и вернулась с пожилым полным милиционером, казавшимся медлительным и очень штатским, несмотря на форму. Он был белобрыс, с белыми кустистыми бровями, веснушки покрывали щеки; нос и губы были крупные; из-под фуражки торчали большие, добродушные какие-то уши. Положительно все в нем было мирным, домашним, и только голубые, как бы выцветшие глаза в жестком прищуре смотрели пристально, напряженно.

— Вот сюда, пожалуйста. — Лариса Петровна показала на кресло возле журнального столика.

— Благодарю, — сказал милиционер, снимая фуражку и неуклюже устраиваясь в кресле. — Разрешите представиться: ваш участковый, старший лейтенант Воробьев. Николай Павлович Воробьев. — Он быстро и внимательно осмотрел всех. Взгляд его остановился на Косте. — Что произошло, граждане?

— Вот, полюбуйтесь. — Лариса Петровна кивнула на Костю.

Участковый Воробьев, казалось, бесстрастно рассматривал Пчелкина-младшего, вид которого красноречиво говорил о недавнем происшествии.

— Понятно, — вздохнул милиционер. — Что же, молодой человек, рассказывайте.

— Ничего я не буду рассказывать! — Костя резко отвернулся. — Я вас не звал.

— Константин! — Лариса Петровна стукнула рукой по подлокотнику кресла.

— Извините, — сказал Костя. — Только ничего я рассказывать не буду! — Он замешкался и добавил — У меня претензий нет.

— Раз нет претензий… — Воробьев сделал движение, вроде бы собираясь встать.

— Понимаете, Павел Николаевич, — заспешила Лариса Петровна.