Шестнадцатилетний бригадир

«Не читала она заметку в «Мартыновне», иначе сказала бы», — подумал Толя.

Протяжно завыла сирена воздушной тревоги. Толя остановился, растерянно уставился в небо. Высокая женщина в черной краснофлотской шапке, неизвестно откуда появившись, закричала мужским голосом:

— Чего рты поразинули? Давайте в убежище, быстро! Али жизнь не дорога?

Пришлось бросить шкаф посреди улицы и спуститься по темной лестнице в подвал ближнего дома. Здесь горела неизменная коптилка, колыхались тени.

— Ничего не видно, — сказала Лена. — Мама, ты где?

— Здесь, — отозвалась мать. — Господи, и сесть-то не на что.

— Как не на что? — сказал Пресняков. — Вот ваш стул, садитесь, мамаша.

Из угла донесся скрипучий старушечий голос: — До чего народ додумался: в убежище со своими стульями ходют. Ну и ну!..

— А как же, — сказал Толя не столько в угол, сколько в сторону Лены, — мы и шкаф с собой принесли, чтоб пальто повесить.

— Ты ври, да не завирайся, парень, — строго сказал невидимый в темноте мужчина.

Лена рассмеялась.

Тревога продолжалась недолго. Стороной, что ли, пролетели немецкие самолеты.

Остаток пути прошел без приключений, если не считать того, что при повороте на Красную улицу шкаф съехал в большущий сугроб и пришлось повозиться, чтобы водворить его на место.

Но самое мученье было впереди. Тетя Катя жила на третьем этаже, а лестница была узкая — старенькая деревянная лестница с певучими ступеньками и шаткими перилами. До первой площадки добрались благополучно. Шкаф тащили боком: верхний конец нес, пятясь задом, Пресняков, нижний поддерживали Толя и Лена. Но площадка оказалась слишком узкой, тут шкаф не развернешь. Ребята сделали несколько безуспешных попыток, запыхались, вспотели, выпачкались в известке. Шкаф не разворачивался, хоть ты тресни!

— Не идет, черт пузатый! — пробормотал Пресняков и, переведя дыхание, сел на ступеньку.

— Я же говорила, мама, что не пролезет, — плачущим голосом сказала Лена; ей было обидно и неловко, что ребята зря промучились. — Надо же, ей-богу!..

Мать Лены тоже чуть не плакала. Тетя Катя вздыхала, горестно глядя на темно-коричневую громаду. Один Толя не сдавался.

— Если б вот эту дверь открыть, — сказал он, меряя взглядом ширину обитой войлоком двери, выходящей на площадку, — можно было б занести один конец и развернуть… А иначе никак нельзя.

— Ой, правда! — воскликнула Лена. — Давай постучим? Кто там живет, тетя Катя?

— Там Кондратов живет, старик. Не достучитесь вы. Он совсем плох, лежит, а дочь, верно, на работе.

— Ну, попробуем все-таки.

Стучали долго. И уж отчаялись достучаться, когда вдруг за дверью послышались шаркающие шаги.

— Кто? — спросил старческий голос.

— Иван Савельевич, — крикнула тетя Катя, — простите, ради бога, мы тут со шкафом застряли, ни туда ни сюда, откройте дверь, пожалуйста, иначе нам не пройти.

Долго звякал ключ в замочной скважине, — видно, слабая, неуверенная рука держала его. Наконец дверь отворилась. Высокий сутулый старик, закутанный в одеяло, стоял на пороге, опираясь на палку. Голова его тряслась, губы беззвучно шевелились. Ребята занесли конец шкафа в дверь — и шкаф пошел.

Тетя Катя все извинялась перед стариком, потом помогла ему добраться до кровати.

Вторая площадка оказалась почему-то шире первой, здесь провозились недолго.

— Уж и не знаю, как благодарить вас, молодые люди, — сказала мать Лены, когда ребята, втащив шкаф в комнату, отдышались и взялись за шапки.

— Не за что, — сказал Толя, отирая рукавицей пот со лба. — Нам не трудно.

— Совестно прямо, что и угостить вас нечем…

— Да что вы, мамаша, какое сейчас угощение, — сказал Пресняков. — Бывайте здоровы.

— А вы курящие? — спросила тетя Катя.

— А как же! — Толя вытащил свою коробку из-под «Казбека». — Вот, пожалуйста. Только махорка, извините…

— Да я-то не курю, что вы. Я вас угостить хочу. — Тетя Катя достала из ящика письменного стола коробку «Казбека» и протянула Толе. — Берите, берите, ребята, мне ни к чему. Это мужа папиросы, он у меня моряк, мичман Заводов, может, слыхали? На подлодках служит.

Прощаясь, Лена тряхнула Толину руку, весело сказала:

— Правильно, значит, про тебя в газете написано, что ты рационализатор.

Толя часто заморгал, губы сами собой расплылись от уха до уха.

— Приходите, ребята! — крикнула сверху Лена, когда они спускались по лестнице.

* * *

Теперь надо было поторапливаться, чтобы успеть до конца приемного часа повидаться с Костей. Друзья перешли висячий мост и вышли на Якорную площадь. Здесь стоял один из лучших памятников Кронштадта — памятник адмиралу Макарову. Сейчас он был заколочен досками, и Толя подумал, как, должно быть, томится в тесном деревянном ящике адмирал, привыкший к вольному морскому ветру.

Над Морским собором медленно тянулись редкие пухлые облака. У основания огромного его купола четко рисовались на синем фоне неба тонкие стволы зенитных пулеметов.

Даже в своем суровом военном убранстве Якорная площадь была прекрасна. На этой площади, знакомой еще с детства по кинофильму «Мы из Кронштадта», Толя чувствовал себя настоящим кронштадтцем.

В госпиталь пришли к самому концу приемного часа.