Шестое чувство

Я опустилась возле него на колени. Да, сначала мне показалось, что он не дышит, что все, я опоздала, но потом мне удалось нащупать пульс. Я тотчас же вызвала «Скорую», продиктовала адрес, а пока стала сама приводить Сергея Георгиевича в чувство. В аптечке на кухне я нашла нашатырный спирт, бинты и йод. Смочив нашатырем ватку, я поднесла ее к ноздрям Белосельцева, он слабо застонал и чихнул, а потом снова застонал, наверно, чихание пронзило его разбитую голову резкой болью.

– Сергей Георгиевич, – выговорила я. – Сергей Георгиевич… ваша…

– Они… – перебил меня он. – Где?..

Я поняла, что он имеет в виду.

– Никого в квартире больше нет, – сказала я.

– Она принимала ванну… по-мо-ги…те.

Я усадила окровавленного Белосельцева в кресло, промыла и обработала ему рану, перевязала. Вытерла смоченной в спирте ваткой рассеченную бровь, переносицу и глубокую ссадину на подбородке, полученную, очевидно, при падении. Все это время он хотел что-то сказать, но на губах клокотала и пузырилась кровавая пена, кажется, ему выбили пару передних зубов, отчего его слова звучали неразборчиво.

– Она мылась в ванне, – выговорил Белосельцев, когда я, перестав колдовать над ним, опустилась на диван для секундной передышки. – Тут… мокро…

И только сейчас я обратила внимание, что под ногами хлюпал набравший воды ковер. Я бегом направилась в ванную.

…Хлестала вода. Извивалась брошенная на пол металлическая змея душа. Перекладина с занавеской была сорвана. В луже на полу плавал резиновый коврик, и на нем валялись шампунь, гель для душа, баночка с кремом, а также стаканчик и рассыпанные зубные щетки.

Вода переливала за порог и рассредотачивалась по квартире. Я схватила пластиковый пакетик и, чтобы не «печатать пальчики», через него закрутила краны. Шум прекратился. Я окинула взглядом ванную комнату – тут явно происходила борьба. Рассыпанные туалетные принадлежности, сорванная занавеска, невыключенная вода – все указывало на то, что Нина Алексеевна принимала душ и ей помешали завершить процедуру, помешали самым наглым и грубым образом.

Я вернулась к Сергею Георгиевичу. Он пытался встать, но всякий раз рывок с кресла приводил к тому, что Белосельцев в полуобморочном состоянии падал обратно в кресло.

– Что произошло? – отрывисто спросила я.

– Да какая теперь… разница. Ведь я… они… я не знал, что вот так…

– Сергей Георгиевич! – взмолилась я. – Пожалуйста, постарайтесь сосредоточиться. От этого зависит судьбы Нины Алексеевны!

– Вы… вызвали «Скорую»? – выцедил он сквозь сжатые зубы.

– Да.

– А ми-ли-цию?..

– Нет. Вы же не… не хотели, чтобы…

– Да, да! – перебил он меня. По его сероватому лицу скользнуло выражение неописуемого ужаса. – Конечно, не надо никуда звонить. Бесполезно… бес-по-лез-но!!

– Не паникуйте, Белосельцев, – быстро выговорила я. – Вы же все-таки мужчина. Не надо. Сосредоточьтесь. Кто похитил Нину Алексеевну… Кто эти люди?

Сергей Георгиевич сглотнул слюну. Ему было тяжело говорить, кадык нервно ходил по горлу, а углы рта кривились от боли.

– Я не знаю, как они вошли… честное слово, не знаю. У меня хорошая дверь… Я ее недавно поставил… У нас же в подъезде живет всякое отребье…

– Да уж, я заметила.

– Нина принимала ванну, она всегда так делает, когда перенервничает. Ждала вас. Хотела поговорить. Я же сказал вам по телефону, что она решила отказаться от ваших услуг и никак не могла объяснить мне почему! Я вышел в прихожую и нос к носу столкнулся с высоким мужиком… Я успел различить только усы и подбородок, длинный такой подбородок… лошадиный. Блеск зубов… Я спросил, как они смеют и кто они такие, на что усатый сказал, что он гость моей жены и что она их ожидала. С усатым был еще второй. Амбал, раза в два больше меня… Вот этот амбал и ударил меня в лицо, я отлетел в комнату… а потом он еще приложил меня затылком о стену. – Его речь становилась все более отрывистой и неразборчивой, и было видно, что он вот-вот потеряет сознание. – У меня вся рубашка в крови. Я хотел… хотел как-то… но усатый засмеялся и сказал… и сказал… Дима…

Сергей Георгиевич захлебнулся кровью, которая обильно натекала с разбитых десен. Закашлялся. К тому же имя «Дима» колом стало в горле, он поперхнулся им, как рыбьей костью.

Я схватила его за руку, взволнованная:

– И что – Дима?

– Он сказал, что в Воронеже… все из-за Воронежа и что не надо было…

Продолжения этой фразы мне не суждено было услышать: раздался долгий звонок в дверь, а потом еще два коротких звонка: дззз – дззз!

Белосельцев отвалился на спинку кресла, дернул плечом, мне в глаза бросилась жуткая бледность его лица и кровь в углах рта и на подбородке. Я качнулась к нему, ощутив, как по спине холодной будоражащей волной катится озноб – от неожиданной, бессознательной тревоги…

Сергей Георгиевич клацнул зубами и обмяк.

* * *

– Черт побери! – пробормотала я, вскакивая с дивана. – Вот свистопляска! Наро… нарочно не придумаешь. Открыть?

Если вопрос и был адресован Белосельцеву, то чисто риторически, потому что услышать меня он не мог. Я прикидывала: стоит ли?.. Стоит ли открывать?