Шестое небо

– И я сказал: “Как хотел бы я посмотреть на горы вашими глазами”. А ты медленно так повернулась, как только ты умеешь, и с арктическим холодом в голосе: “А вы не боитесь моими глазами посмотреть на себя?”

– Ты рискнул, сукин ты сын.

– Да. И не пожалел об этом.

Изображение на экране качнулось и расплылось. Каганер легким напряжением внимания вернул картинке резкость.

– Я пока не научился, – сказал он виновато.

– Научишься, и быстро. Ты ведь всегда мечтал о таком инструменте.

– Знаешь, я сдружился здесь с Савельевым, с тем самым. Он верен себе даже здесь, строит теорию Рая, кучу бумаги исчертил. Он считает, что души, все мы, – что-то вроде резервных копий личностей, запущенных в эмуляторе…

– Интересно, а что об этом думаешь ты?

– Утром я поспорил с ним. Я сказал, что если уж струны, то пусть Бог играет на них – миллиардами пальцев на триллионах струн. Мне нравится думать, Джул, что ты – мелодия.

Она засмеялась. Когда-то, давным-давно, он совал ей кольцо, краснея, и смех тогда был точно таким; Каганера окатило жаром. Джул сказала:

– Мне даже не нужно угадывать, что именно ты хотел бы услышать.

– Я предсказуем, да.

– Beautiful Scarlet, get your feet on the ground, – напела она тихонько.

– Beautiful Scarlet, there is a tear in your eye, – продолжил он дрогнувшим голосом.

– Только не говори мне, что хранил верность всё это время, – сказала Джул насмешливо.

Каганер вспомнил кое-что и скривился:

– У здешней любви нет ни вкуса, ни запаха; здешняя любовь не перехватывает дыхания даже с галстуком на шее.

Она отсмеялась и спросила:

– Что станешь делать?

– Сниму фильм. Разумеется, с тобой.

– Есть сценарий?

– Как раз работаю над ним. Как тебе – бенефис Юлии Светлицкой?

– Что-то новенькое. Пробуешь себя в неисследованных жанрах?

– Давно пора, согласись. Представь, я проведу тебя через цепочку образов. Скажем, нимфетка Юленька в начале, сама неискушенная невинность…

– Ага, с косичками, в лыжном свитере.

– Да. Потом Юла, бунтующая девушка-рокер…

– С бас-гитарой и тату? Годится.

– Вот, заструилось, Джул. Плывём дальше: романтичная Джульетта; так и быть, на роль Ромео возьмешь кого захочешь.

– Этот пункт пропишем в контракте, Каганер.

– Безусловно. С годами, Джул, приходит мужская мудрость.

– Дальше повзрослевшая Джулия – этакая Моника Беллуччи?

– Мне нравится ход твоей мысли… И ещё классическая Юлия – римская матрона с внешностью мраморной статуи и темпераментом гетеры.

– Это будет твой лучший фильм, Каганер.

– Погоди, я не закончил. Ещё прибавим экзотики, скажем, как тебе Ю-ли, хозяйка опиумного притона? Протянешь мне нефритовую трубку?

– Если дотянешься. И каков же мой финальный образ?

– Юлианна. Дива. Богиня.

Они замолчали. Картинка снова поплыла, будто там пошёл дождь. Потом Каганер сказал:

– Савельев верит, что между мирами есть переходы. И у меня есть вечность, целая прорва времени. Я до тебя дотянусь, рано или поздно.

– Зачем, Каганер?

Он пожал плечами:

– У мужчины такое не спрашивают, Джул. Такова наша природа: мы всегда ищем одно и то же – любовь с запахом и вкусом.