Шестой час

За чайным столом Георгий и Мишель были изысканно вежливы, но говорить между собой избегали. Лина увела Клодта в гостиную и велела написать ей в альбом стихи. Мишель писал, чувствуя ее дыхание на своем стриженом затылке.

— Прощайте, Лина.

— Не прощайте, а до свидания.

— Как знать.

На погоны кадета упали воздушные руки. Вспыхнул и замер беззвучный поцелуй.

Мишель с Георгием вышли вдвоем. Падал веселый снежок.

— Надеюсь вы поняли меня, господин Ахматов?

— Понял, господин Клодт.

— Не Клодт, а фон Клодт. Я потомок рыцарей-крестоносцев. Вы изволили нарушить честное слово, ухаживая за Акилиной Павловной, между тем, сегодня моя очередь.

— Да ведь наш вечер, ты знаешь, не состоялся, а потом Лина сама приказала мне проводить ее.

— Ваших извинений я не принимаю, господин Ахматов.

— Я и не извиняюсь, господин фон Клодт.

— Значит…

— Когда хотите.

— Завтра в два часа на площади за лагерем.

— Отлично.

Снег перестал. В облаках улыбнулась луна.

* * *

Семиклассники Антонычев и Зеленецкий шли за город кататься на лыжах. Широкоплечий Антонычев нес на спине обе пары лыж и свернутое пальто. Поглядывая исподлобья, он мрачно слушал товарища. Зеленецкий зябнул и, чтоб скорее согреться, метал камнями в придорожных ворон и галок.

— И вот он ему говорит. Я говорит, глупостей не читаю.

— Молодец.

— Ты погоди, что дальше было. Тот ему опять, что же народу нужно? Маркс нужен народу, говорит.

— Молодец.

— Ну тут и я встал тоже. Я, говорю, Чернышевского читал и знаю, что делать, меня не собьете. Всех перевешать и деньги их разделить, а мы в стеклянных дворцах жить будем.

— Правильно. Эх, брат, Васька, скорей бы это времечко приходило. Дворян, купцов, попов я бы удавил, ей Богу.

— Нашего батьку в первую голову.

— Бог даст, вздернем и батьку. Он мне пару залепил намедни. Соборов вселенских я не знал. А на кой они прах?

Вон и Христа-то, говорят, никакого не было, все выдумали попы. Эва, гляди-ка, Васька, никак наши гимназисты.

— Нет, один гимназист, другой кадет. Пойдем поглядим.

Товарищи подкрались к лагерной площадке. Летом здесь гремит военный оркестр, гуляет чинно городская публика. Теперь площадка пуста, раковина для музыкантов забита, и на крыше хохлится сонная галка. Ахматов и Клодт отмерили по двенадцать шагов.

— Раз! — крикнул Георгий.

Треснул выстрел. Фуражка Ахматова слетела в снег.

— Два! — раздался ровный голос Мишеля.

Георгий выстрелил. Противники сошлись, посмотрели в глаза друг другу и крепко поцеловались.

— Ну-ка, ребятишки, еще разок пальните, мы не видали.

Антонычев, хихикая, прыгнул на площадку. За ним кривлялся Зеленецкий.

— Ишь, шапку-то скрозь просадил. А башку не задело?

— Откуда вы взялись?

— Оттуда. Вот скажем, тебя и выгонят.

— Вот еще, выгонят. Небось губернаторского сынка не тронут, это не наш брат.

— Скоты, — заметил Мишель брезгливо.

— А ты, красная говядина, кадет, на палочку надет.

— Послушайте, господа, это уже свинство, — сказал Георгий.

— Давай три целковых, тогда не скажем.

— Убирайтесь к черту. Пойдем, Мишель. Никто таким прохвостам не поверит.

— Ого! Да мы присягу примем, икону поцелуем. Ну давай по рублю.

Ахматов швырнул Зеленецкому два полтинника и об руку с Клодтом сошел с площадки. Визг, крики, звук пощечин.

— Отдай, отдай, сволочь, — кричал Зеленецкий.

Антонычев ударил его; он ткнулся в сугроб.

* * *

Анна Петровна с детьми собиралась завтракать. Горничная подала Вадиму книгу. В столовой запахло резкими духами.

— Откуда это?

— Из аптеки, ваше превосходительство. Просят ответа.

— Ответа не будет. Ступай. Что это за книжка, Вадим?

— А это… видите ли, мама, вчера та барышня… Роза говорила мне про одного декадента и вот посылает его стихи.

Анна Петровна взяла книгу и покраснела.

— Какая гадость! И ей не совестно? Что за обложка!

Лина, поди в свою комнату. Анна Петровна позвонила.

— Кто принес книгу Вадиму Павлычу?

— Не знаю-с какой-то господин.

— Он ушел?

— Никак нет, они ждут на кухне.

— Позови сюда.

Легкие шаги. Анна Петровна смутилась, увидя Соломона.

— С добрым утром. Вот счастливые люди. Мы уже с шести часов на работе, а они только встают.

Соломон поцеловал хозяйке руку, потрепал Вадима по плечу и, усевшись с ним рядом, протянул раскрытый портсигар.

— Мерси, я не курю.

— Дело ваше. Вы мне позволите закурить мадам?

У Анны Петровны кипело сердце. Ей хотелось выгнать вон нахального адвоката, пустить в лицо ему гнусной книжонкой, крикнуть, что он наглец и хам. Она вздохнула.

— Пожалуйста. Не хотите ли кофе?

— С удовольствием. Роза дала мне книжку, и я…

— А я удивляюсь, как вы позволяете вашей невесте читать книги с такой обложкой.

— Ну и что особенного? Теперь везде рисуют дезабилье кавалеров и дам. В прошлом году в Одессе…

— Но у меня дочь, я не могу…

— Мама, я отнесу эту книжку и спрячу. Лина не увидит.

— И конечно так. Вы разрешаете казус, как мой тезка Соломон.

Вадим удалился. Исакер пил кофе, глядя на Анну Петровну. Под хищным взглядом желтых его зрачков Зарницына смутилась и покраснела, как девочка.

— Я вас забыл вчера предупредить, мадам, зачем вы выдали бессрочную расписку?

Анна Петровна растерялась.