Шестой этаж пятиэтажного дома

Сами ноги привели его вчера сюда, в дом его старого университетского товарища Азера Марданова, который по счастливой случайности оказался в этот вечер дома, а не в экспедиции, как обычно. Он ничего не знал об истории Заура, она прошла мимо него, хотя и была притчей во языцех всего города, и Заур ни словом не обмолвился о ней. Он сказал только, что хотел бы остаться хотя бы на несколько дней.

— Пожалуйста, — сказал Азер, — хоть на год. Я все равно через три дня уезжаю.

Может, Заур пришел сюда, помня о холостяцком образе жизни Азера и о широте его натуры, а может, в Зауре все-таки крепко засела мысль о переходе в экспедицию, о чем они болтали до поздней ночи за бутылкой сухого вина.

— Я поговорю с Идрисом, — сказал Азер. Идрис был их общим учителем в университете, крупным геологом-теоретиком и практиком и шефствовал над экспедицией, в которой работал Азер. — Думаю, что он тебя помнит и поможет. Я завтра же поговорю с ним.

Они болтали о работе Заура в издательстве и о работе Азера в экспедиции, об общих знакомых, старых друзьях, преподавателях, о мировом чемпионате по футболу, о жизни, о женщинах, о необходимости завести семью, о детях — обо всем, и Заур ни словом, ни намеком не коснулся последних месяцев своей жизни. Будто их и не было. Визит к Азеру Марданову казался теперь Зауру единственной возможностью обрести самого себя, и он думал, что не нужны ему ни Тахмина со всеми огорчениями, которые она ему причиняет, ни родители со всеми своими пресными назиданиями… Он геолог, черт возьми, у него есть профессия, прекрасная профессия, если ей отдаться по-настоящему, и зачем ему все эти душевные драмы, когда есть работа, горы, друзья…

— Я выполнил вашу просьбу, — сказал Заур, забирая у Дадаша свое заявление. Подождал ровно четыре дня и вот сегодня, в понедельник, хочу вручить заявление начальству.

— Все же решил уйти? — сказал Дадаш. — Но куда? Ты об этом подумал?

— Не беспокойтесь, — сказал Заур, — подумал. Я уже договорился, и меня берут в геологическую партию на Филиз-чай.

Дадаш испытующе смотрел на него.

— Ну, а что мне сказать твоему отцу?

— А вам ничего не надо ему говорить, — сказал Заур. — Я сегодня зайду к нему и все скажу сам.

Заур был абсолютно спокоен, проходя по двору, когда даже дети, играющие в футбол, остановились и глазели на него, а самый шустрый побежал сообщить потрясающую новость своим домашним. И уже глазели на него соседи, высунув головы из окон, мелькнула даже лысина Муртуза Балаевича. Заур совершенно спокойно подошел к дверям квартиры с табличкой «Профессор М. Зейналлы» и был спокоен, когда нажал звонок и услышал шаги за дверью. Он узнал шаги матери и одновременно услышал стук собственного сердца.

Дверь открылась, и в тот же миг, как он увидел мать, он понял, что его приход не был для нее неожиданностью. «Дадаш успел предупредить», — догадался он и сказал:

— Здравствуй, мама.

— Здравствуй, — спокойно сказала мать и добавила: — Ну, заходи. — И только одна эта фраза была признаком того, что вернулся после почти месячного отсутствия блудный сын, ибо так не Приглашают в дом человека, который живет в нем постоянно. Он вошел в коридор и, раздеваясь, удивился неожиданному для него такту матери: ни ахов и охов, ни слез, упреков, восторгов, поцелуев. Просто и обычно, будто ничего и не произошло.

— Как отец? — спросил он.

— Сейчас лучше, — сказала мать, — но мы так испугались, когда первый приступ был и давление подскочило.

Заур вошел в комнату отца. Отец, сидя за своим письменным столом, что-то писал. Он поднялся, увидел Заура и протянул ему руку. Потом они оба сели, а мать ушла готовить чай.

— Ну, как ты? — первым нарушил молчание Заур.

Отец долго и подробно рассказывал о своей болезни, о консилиуме, о назначениях, лекарствах и их действии, пытаясь, как понимал Заур, этими разговорами на нейтральные темы заполнить время, которое было необходимо для того, чтобы восстановить нарушенное месяц назад статус-кво.

Вернулась Зивяр-ханум, у нее были красные глаза, но она улыбалась. Зивяр-ханум принесла чай, они пили маленькими глотками из стаканов армуду и уже втроем обсуждали болезнь отца. Зивяр-ханум краткими репликами как бы невзначай сообщала Зауру о мелких семейных событиях, происшедших за это время, о том, кто из знакомых был у них в гостях, от кого из родственников получили письмо, кто из друзей звонил и спрашивал Заура, и даже упомянула о том, что вселение в кооперативный дом, в котором был записан Заур, ожидается в конце месяца. Ордера уже выписаны, ей сказал человек, который видел их собственными глазами.