Шестой грех. Меня зовут Джейн

— Доброе всем утро, — произнес он, пытаясь улыбнуться открывшей ему Глафире. — Надеюсь, Глашенька, помощь требуется все же не тебе? Ты, надо сказать, чудесно выглядишь. И кожа у тебя словно персик…

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, проходите, пожалуйста. И спасибо за комплимент. А что касается моей кожи, так это от масла…

— От какого? — Он, склонив голову набок, продолжал внимательно рассматривать ее.

— Сливочного, Виктор Сергеевич. Я много масла ем. Вот и весь секрет.

— Лиза? — Виктор Сергеевич посмотрел поверх Глашиной головы на сидящую за письменным столом Лизу. — А с тобой-то? На тебе просто лица нет.

— Так, ничего особенного. Просто жених бросил. Думаю вот, кому платье подвенечное продать. Или, может, пустить на занавески?

— Вот-вот, отличная мысль, на занавески! — улыбнулся Виктор Сергеевич, подходя к Лизе. — То-то Гурьев обрадуется, когда узнает, что ты сделала с платьем. Успокойся, Лизавета, он вернется, и вы поженитесь. Уж я-то Диму отлично знаю. Просто ему деньги нужны. Я не знаю ни одного адвоката, который отказался бы от предложения заработать на одном только, кстати, не очень-то и сложном деле такую сумму. Вся сложность как раз и состояла в том, чтобы он какое-то время пожил в Марокко.

— Виктор Сергеевич, но всех денег все равно не заработаешь, — вздохнула Лиза. — Ладно, пойдемте, я покажу вам нашу пациентку. Она сейчас спит, но, думаю, ее лучше разбудить, чтобы поскорее выяснить, что с ней случилось.

После их ухода Валентина какое-то время смотрела на дверь, за которой они скрылись, после чего сказала:

— Ну, скажи, я правильно сделала, что обратила на нее внимание?

— Конечно, правильно. Но ты все равно уникальная личность. Да, конечно, не только ты одна заметила, что с ней что-то не так. И ваша соседка по купе, и проводница тоже, конечно же. Но почему-то никому не пришло в голову оставить ее в поезде и хотя бы предложить обратиться в милицию. Нет, просто ссадили с поезда лишь по той причине, что она сама сказала проводнице, что едет до Татищева, вероятно, и деньги за проезд заплатила соответственно этому расстоянию.

— А ты как поступила бы на моем месте?

— Думаю, я поступила бы так же, как и… твоя соседка по купе. Не уверена, что попыталась бы помочь этой девушке. И не потому, что такая равнодушная и бессердечная. Скорее всего, просто попробовала бы убедить себя в том, что все нормально и что девушке на самом деле надо в Татищево. Ведь она сама озвучила название этой станции. Это она открывала, грубо говоря, рот и произносила это слово. Ее никто не заставлял. Значит, ее конечный пункт следования был именно этот — Татищево. Другое дело, почему она оказалась в таком плачевном состоянии. И без документов. И без денег. И почему она разговаривает то на русском, то на английском и несет всякий бред про графство Суррей! Согласись, что выгляди она иначе, более презентабельно, то и тебе не пришло бы в голову, что она нуждается в помощи.

— Да, жалко будет, если окажется, что она обыкновенная сумасшедшая, которая в детстве хорошо училась в школе и поэтому прилично знает английский язык. Не думаю, что Лизе понравится такой поворот. Получится, что я только отвлекла ее от дел. Потратила ее драгоценное время.

Вернулась Лиза. Вид у нее был крайне растерянным.

— Ну, что? — спросила Глафира.

— Знаешь, мне как-то неудобно стало, когда он начал ее осматривать…

— Она хотя бы проснулась?

— Да, конечно. Лежит, красная вся… Стыдно ей, что ее осматривают. Это я к тому, что она отлично понимает, что происходит. Понимает, где она находится, что ее осматривает доктор. Я просто хочу сказать, что она как бы вполне адекватна. Правда, жалко ее… Я успела заметить на ее теле синяки и кровоподтеки. На плечах, руках, животе, бедрах… Трудно предположить, что с ней случилось. Ни одного живого места. Думаю, что ее все-таки били. А что еще? Если бы она попала в катастрофу, то следы от ударов были бы иными. А так… словно ее пинали ногами. Еще у нее рана на виске и, кажется, на голове. Да и лицо тоже. Такое впечатление, будто бы сначала девушка обладала нежной и холеной кожей, а потом ей пришлось долгое время обходиться без горячей воды, мыла, крема. Обветренное все, шелушится, словом, кожа сильно огрубела. Хотя черты лица очень правильные. Да и взгляд, скажем так, умный. Не похожа она на дуру и уж тем более на сумасшедшую.

— Похоже на то, что она действительно все про себя помнит и знает, за исключением какого-то определенного временного отрезка. И именно тогда с ней что-то произошло. Причем в России, — рассуждала Глафира.

— Не в Лондоне, конечно… — не сразу ответила Лиза. Она стояла посреди комнаты и прислушивалась к звукам, доносящимся из-за двери. — Ничего не слышно. Ладно, скоро все узнаем.

У Глаши проснулся телефон. Звонил муж, Адам.

— Адамчик, я на работе. Мы с Лизой. Я жива и здорова. Потом перезвоню.

Она отключила телефон:

— Обещала же ему позвонить и сказать, где я, но так и не позвонила. Свинья, одним словом.

— Это я во всем виновата, — снова запричитала Валентина.