Шестой грех. Меня зовут Джейн

— Уверен, что нет. Что будет находить миллион способов, как остаться. Будет много говорить о любви неземной, о том, как дорожит тобой, как ценит… Конечно, ценит! Еще бы ему тебя не ценить. Да, кстати… Я тогда не договорил… Может, ты считаешь себя некрасивой там или… ну, я не знаю… Так вот, Нина, послушай, что тебе говорит мужчина с опытом. Ты — девушка, наделенная редкой внутренней красотой. У тебя очень красивые глаза, нежная кожа, чудесные белые зубы. У тебя богатые от природы волосы. Ну и что, что твоя красота не броская? Не всем же быть такими, как размалеванные телезвезды! И фигурка у тебя что надо. Да если бы у меня не было Маши, я женился бы только на тебе. Ты умна, а это дорогого стоит. К тому же ты — человек на редкость ответственный, на тебя можно во всем положиться. Да с тобой можно такие дела проворачивать! И вдруг… Щекин… Я когда узнал, за кого ты собралась, ужасно, если честно, расстроился. Взять твой уровень — и его. Просто смешно. Конечно, я преувеличил, когда сказал, что ты вышла за него из жалости. Одиночество — вот что толкает молодых женщин на такие вот неравные браки. Но тебе просто надо было немножко подождать, вот и все! К тому же ты со своим образованием и интеллектом могла бы найти себе применение и в Москве. Да я бы сам помог тебе, у меня же там столько влиятельных знакомых, которые с радостью взяли бы тебя к себе. А Москва — огромный город. Там тебе было бы проще найти хорошего мужа. Вот такие мои мысли… Ладно, не раскисай… Хочешь пирога с капустой?

Признаться, после разговора с Шароновым мне стало и вовсе тошно. Мы возвращались в N-ск, домой, и я вдруг поняла, что больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы в моей квартире никого не было. Чтобы она была чистой и тихой, как прежде. И чтобы в ванной с полочки исчезли его бритвенные принадлежности и одеколон. Чтобы испарились его сорочки из моего шкафа, а также брюки и ботинки (я успела за месяц поменять весь его гардероб!). И так далее. Чтобы, короче, духу его не было в моем доме. Вот что значит поговорить с умным человеком, таким, как Шаронов. Я нисколько не сомневалась, что он, разговаривая со мной так вот откровенно, желал мне только добра.

В N-ске шел снег. Мы сошли с поезда, Шаронов взял мою сумку (в Москве я купила Щекину два свитера и зимние меховые ботинки) и донес до своей машины, которую оставлял на стоянке. Отвез меня домой.

— Ты сама должна принять решение, — сказал он мне напоследок и почему-то вздохнул.

Я подхватила сумку и открыла дверь подъезда. Вошла, поднялась на несколько ступенек и остановилась возле почтовых ящиков. Видно было, что помимо рекламных проспектов, которыми обычно забивали наши ящики, было и письмо — я сумела рассмотреть красивую почтовую марку.

Достав ключ, я открыла почтовый ящик и достала конверт. От радости мне почему-то захотелось плакать. Это было письмо от Джейн. От моей подружки, с которой мы познакомились в Кембридже, куда мой отец отправил меня изучать английский. Вот, вот кого мне сейчас не хватало рядом — моей Джейн! Уж она-то рассудила бы, как правильно поступить — продолжать и дальше тянуть с разводом и надеяться неизвестно на что, или… Джейн. Да, конечно, я знала, что она бы мне ответила. Она, для которой мужчины всегда были на втором или вообще десятом плане! Так получилось, что на наших глазах страдало столько девушек от парней, и мы видели их слезы… Словом, Джейн, конечно же, поддержала бы мнение Шаронова и посоветовала мне как можно скорее развестись со Щекиным.

И еще я подумала в тот момент, когда вскрывала письмо Джейн, что эта весточка от моей подруги — знак. И что все в жизни не так просто и, главное, не случайно! И разговор с Шароновым в поезде, и это письмо… Все это знаки.

Словом, все эти события придали мне сил, быть может, поэтому я и по лестнице-то поднималась особенно быстро, проворно, да я просто ног под собой не чувствовала. Мне уже хотелось поскорее увидеть Щекина, хотелось объявить ему о своем решении. Конечно, мысленно я репетировала свою речь и даже заготовила варианты объяснения («я влюбилась в другого мужчину и уезжаю в Москву», «я поняла, что не люблю тебя, прости, но ты должен уйти»…), и это несмотря на то, что Шаронов настаивал на том, что я не обязана ему ничего объяснять. Да хотя бы потому, что мы так мало с ним прожили.

Однако я нервничала, когда шла домой. В одной руке у меня была сумка с подарками для Андрея, в другой — еще не прочитанное, но уже успевшее стать знаковым письмо от Джейн, а на языке вертелась фраза, с помощью которой я намеревалась получить обратно свою свободу: извини, Андрей, но нам надо расстаться… Правда, когда я подошла к двери, слово «извини» куда-то делось. Исчезло, пропало. Осталось: Андрей, нам надо расстаться. И все.