Шестой моряк

   Поезда, на мое счастье, еще ходили, хотя о расписании никто уже всерьез не заботился. Должно быть, время от времени кому-то в голову приходила светлая идея сцепить вместе несколько вагонов, подогнать локомотив, а машинисту как раз было нужно в те края. О проводницах никто и не вспоминал — разве что им тоже было по пути, хотя бы и до середины дороги. В десятом часу вечера я взял билет из Нахратова до Силурска — не купил, а именно взял, потому что чистые бланки билетов валялись россыпью на полу пустого зала ожидания; оставалось только вписать пункт назначения, а можно было и не вписывать, да и совсем не брать, — вскинул на плечо сумку со своим нехитрым багажом и сел в вагон, который приглянулся мне больше других. В этом поезде все вагоны, без изъятий, были СВ.  Подозреваю, что и в остальных поездах тоже.

   Этот мир угасал.

   Никаких приблудных астероидов из космоса. Никаких разломов планетарной коры, фонтанов лавы и сорвавшихся с цепи волн-убийц. Никаких годзилл — всё, что могло

 сойти за гигантскую тварь, мирно дремало на океанском дне и восставать в полный рост явно не собиралось. Никаких зловещих календарей племени майя: индейцы очень любили рисовать где ни попадя всякие симпатичные глупости и много бы смеялись, узнав, что чокнутые потомки решили вложить в эти картинки некий эсхатологический смысл, они вообще  были очень смешливы, хотя  юмор у них был своеобразный — чуть чернее черного. Просто время этого мира заканчивалось, и он засыпал, как смертельно больное животное. Но засыпал медленно, и поэто му ходили поезда, кое-где горел свет, и можно было раздобыть провизию без риска для жизни.

   Я направлялся в Силурск, чтобы повидаться с Мефодием. Посидеть за столом на кухне, выпить водки... если в тех местах сохранилась еще хотя бы капля спиртного, на что надежда была самая слабая, потому что во всех иных местах дефицит выпивки сравним был только с дефицитом курева и таблеток от головной боли. Порассуждать о смысле жизни и о судьбах мироздания. В свете грядущих перемен в означенном мироздании, когда вся прежняя мефодиева либерально-оптимистическая система аргументов рухнула, мне особенно любопытно было послушать, как он станет выкручиваться, и узнать, каким же именно способом ему это снова удастся. Из самой тупиковой ситуации в любом диспуте он всегда находил по меньшей мере два выхода. Мне очень хотелось поговорить с ним еще раз прежде, чем все кончится.

   Вагон был пуст. Не то никому не нужно было двигаться в Силурском направлении (что неудивительно: город этот во все времена был довольно дерьмовым местечком, серым и затхлым, возглавляемым всякой сволочью, и непонятно было, что занесло туда Мефодия, с его любовью к свободе,  комфорту и рафинированной культурной среде — то есть к предметам трудно сочетаемым, и уж менее всего наличествующим в Силурске). Не то все, кто хотел, уже добрались туда, куда хотели, и  сейчас обустраивали все свои дела так, как хотели. В пустом купе проводника лежали  внавал пакеты нераспечатанного  белья и несколько одеял — очевидно, кто-то из последних сил попытался привнести хотя бы видимость навсегда утраченного порядка в наступающий по всем фронтам хаос — который, впрочем,  более заслуживал, чтобы его именовали бардаком... Я взял пакет и одеяло и отправился в центр вагона, уповая вселиться в центральное купе — подальше от сортира, да и вообще где потише-поспокойнее. Открыв дверь, я с удивлением обнаружил, что здесь есть и другие пассажиры. Вернее, пассажирка. Женщина в легкой зеленой куртке с надвинутым капюшоном сидела у окна, нахохлившись и словно оцепенев в ожидании отправления. Две дорожные сумки стояли на полу; похоже, их просто выронили, разжав пальцы, и тотчас же забыли об их существовании. «Пардон», — сказал я, немного сконфузясь. Женщина не  пошевелилась,  продолжая смотреть стеклянным взглядом прямо перед собой. Я осторожно задвинул дверь и двинулся дальше. Через два купе постучался и только тогда заглянул внутрь. На сей раз мне повезло.

   Я давно не бывал в поездах и уж, конечно, никогда не пользовался вагонами СВ. В последнее время у меня вообще не было нужды в перемещениях. А в пору, когда таковая возникала, я отдавал предпочтение самолету. Вопреки даже тем мерам предосторожности, что насаждались повсюду под предлогом угрозы терроризма. Меры, надо заметить, идиотские. По трем причинам: во-первых, от реального терроризма они все едино не защищали — когда мне было нужно,  я  спокойно  проносил  на себе «скорпион» с полным  боекомплектом, а  буде начинало звенеть, внаглую предъявлял к  досмотру съемный металлический приклад, объявляя его вешалкой для брюк; во-вторых, то, что творилось в мире в последние месяцы, к терроризму не имело никакого отношения; а в-третьих, воздушному судну, которое я избирал для перелета, ничто не угрожало по определению.