Фомин поднял руку, попросил внимания. Его обступили вплотную, как своего. Просто и убедительно Фомин поведал людям об обстановке на фронте, призвал к здравому решению.
— Будем готовиться к большой партизанской войне, — закончил Фомин. — К этому нас зовет партия.
Не так легко было убедить людей, ведь они рвались в бой, а тут их уговаривали уйти в лес подальше от линии фронта. Но люди скрепя сердце сдались. Отряд Кравцова погрузился на машины и выехал к месту назначенной ему дислокации.
Когда мы проводили отряд, Фомин неожиданно сказал мне:
— Дмитрий Васильевич, дело идет к тому, что, видно, Брянску не устоять. Надо правде в глаза смотреть, хотя и тяжело…
Я угадал мысли комиссара и сказал:
— Наше место здесь, Родион Афанасьевич, в Брянских лесах…
Он обнял меня и прослезился.
На второй день после этого разговора пришла нерадостная весть — Фомин отзывался на партийную работу. Комиссаром оперативной группы был назначен Я. П. Петренко.
Опергруппа продолжала свое дело. Десятки подготовленных нами разведчиков, диверсантов, связников перебрасывались через фронт в оккупированные районы Орловской, Смоленской областей, на Украину и Белоруссию для помощи партизанским отрядам.
С 2 октября 1941 года 13-я армия повела ожесточенные бои с противником юго-западнее города Почепа. Густой массив Ромасухского леса и примыкавшего к нему кустарника способствовал скрытному расположению наших войск.
Гитлеровцы начали наступление на Брянск по правому берегу реки Десны, они намеревались обойти и окружить наши войска в Ромасухских лесах и с ходу захватить Брянск. Но броневой вражеский кулак был контратакован.
В это время по решению Военного совета фронта и Орловского обкома партии мы создавали партизанский отряд из колхозников сел Жирятино, Совлуково, Комягино и других. На должность командира этого отряда был рекомендован председатель колхоза Силкин. Первая встреча с ним состоялась конспиративно, на опушке леса, куда мы прибыли на «газике» с комиссаром опергруппы Петренко.
Силкин, увидя нас на машине, удивился.
— Как же это вы? Да вас в два счета смести могут!
— Не идти же пешим, а танков у нас нет, — отшутился я, крепко пожимая протянутую Силкиным руку.
Это был человек лет 30-ти, невысокий, коренастый, с загорелым и обветренным лицом.
С Силкиным я встречался до войны, знал его как сугубо мирного человека, а передо мной оказался партизан-воин. Сложа руки он не сидел и уже многое сделал. Нам осталось уточнить дислокацию, установить пароль, по которому он должен принимать от нас связных, поговорить о людях. Лежа в высокой пожелтевшей траве, головой друг к другу, мы делали пометки на карте, выбирали маршруты. Вокруг нас в траве стрекотали кузнечики, в ветвях деревьев щебетали птицы. А с запада раскатистым громом доносился гул артиллерии.
Не успели мы, распростившись с Силкиным, отъехать от леса, как в небе развернулась девятка вражеских бомбардировщиков. На наших глазах они сбросили бомбы на Жирятино, Княжичи, Старшевичи. Клубы огня и черного дыма поднялись над этими селами.
Три фашистских самолета отделились от девятки и спустились так низко, что мы увидели их опознавательные знаки. Самолеты открыли пулеметный огонь по двигающемуся по дороге обозу и нашему «газику», делая разворот за разворотом. Мы выпрыгнули из машины и залегли в кювете.
Когда самолеты ушли, гитлеровцы начали артиллерийский обстрел дымящихся сел. Хотя солнце стояло в зените, казалось, что наступила ночь.
Скаты нашей машины оказались пробитыми, и мы продолжали продвигаться на дисках. Самолеты еще раз сделали заход, но мы уже не вышли из машины. О том, что нас может скосить самолет пулеметной очередью, уже не думалось. Перед глазами стояло лишь пожарище, обхватившее родные села.
3 октября гитлеровцы овладели городом Орлом, а к 5 октября нависла угроза над Брянском. Наши части отходили на Хвостовичи, Негино. В это время мне позвонили из штаба фронта.
— С вами будет говорить заместитель командующего фронтом генерал Ермаков, — послышалось в трубке.
Генерал поздоровался и сказал, что нашей опергруппе надлежит двигаться на Хвостовичи с эшелонами 260 сд.
— Не успею, товарищ генерал, — ответил я и доложил обстановку, которая делала невозможным выполнить этот приказ.
Выслушав меня, Ермаков не сразу произнес те слова, которые решили дальнейшую судьбу опергруппы и мою собственную.
— Вот что, Емлютин! — наконец зазвучал его голос. — Тогда оставайся с опергруппой в тылу. Действуй так, как договаривались, как подскажет тебе партийная совесть. Стой насмерть, Емлютин!..
— Буду стоять, товарищ генерал! — ответил я, а у самого защемило в горле.
Не без волнения я достал заранее переданное мне удостоверение, отпечатанное на шелковом полотне. Оно было подписано заместителем командующего, членом Военного Совета фронта. Я еще раз прочел его, хотя уже знал текст на память. Мне поручалось создавать на оккупированной территории партизанские отряды и руководить их действиями. Все командиры партизанских отрядов обязаны беспрекословно выполнять мои указания, а граждане — оказывать всяческую помощь.