Шестьсот шестьдесят шестое правительство (СИ)

Глава 24. Не работа, а лафа

Два ведра воды были доставлены.

Курепов, торс которого оказался покрыт мелкой рыжей порослью, зашептал что-то, поводя руками то над одним, то над другим ведром. Стоявший рядом Гаврилов мог бы поклясться, что из ладоней Курепова в воду сыпется мельчайший желтый порошок. Плавно так сыпется, замедленно. Может, и не порошок это вовсе, а какое-то излучение.

Сергеич в это время смотрел на Полозова. Смотрел просто так, ни о чем не думая, хотя поначалу мелькнула мыслишка: всё было у чувака, чего в Штаты не уехал? Сейчас бы жив был. Нет, хапают, хапают, остановиться не могут. Жалости к Полозову у него не было никакой, просто занятно было: пять еще минут назад пижон этот был жив и вешал лапшу, как тёртый еврей, а сейчас вот лежит на бетоне и ничего ему больше не надо.

Тем временем Курепов окунул в ведро рубашку, затем протер ею растерзанное горло Полозова. Снова окунул, снова протер. С каждым разом рана становилась все меньше и меньше. Вода, стекая в лужу крови, образовавшуюся на полу, противоестественным образом обесцвечивала её. Этакие прозрачные струйки, прорезывающие красное.

Курепов кинул рубашку на пол, после чего взял ведро и опорожнил на труп. Рана исчезла окончательно, кровавая лужа бесследно растворилась в луже воды. Полозов был цел и невредим, если, конечно, так можно говорить о мертвеце.

Курепов щедро окатил тело из другого ведра. Поднявшийся пар на время скрыл покойника, а когда пар рассеялся, Полозов оказался жив. Он, не мигая, таращился в потолок, губы его порой вяло шевелились. Был он сух и лежал на сухом. Рядом с ним валялась скомканная рубашка Курепова, которая была суха и чиста.

Курепов надел рубашку, негромко скомандовал: «Встать».

Полозов неуклюже поднялся. Движения у него были, как у куклы, управляемой ниточками.

— Наденьте повязку, — сказал Курепов.

Гаврилов надел Полозову на глаза черную повязку, содрогнувшись от отвращения, когда пару раз коснулся холодного тела.

Далее Сергеич с Гавриловым отвезли Полозова в Лефортово. Он сидел на заднем сиденьи, при резких поворотах заваливаясь набок, потом рывком выпрямляясь, и бесцветным монотонным голосом ронял матерные слова, будто читал азбуку.

— Заткнись, — говорил ему Сергеич, но Полозов его, похоже, не слышал.

Привезли, сняли повязку и наручники, сдали тюремной охране.

— Что-то он у вас квёлый, — заметил один из караульных и хихикнул. — Дали прослабиться?

Полозов сказал матом.

— Придуряется, — сказал Гаврилов. — А может, и правда шизанулся.

В камере Полозов сразу лег на нары. К ужину за шамовкой не встал, ругался витиевато, как сапожник, но вяло, без выражения и злости.

Утром выяснилось, что он помер.

Вскрытие ничего не показало, наверное, вырванный из привычной комфортной среды, помер от тоски. Такое, говорят, бывает…

А между тем Венька руководил культурой. Впрочем, что ею больно руководить? Система-то работала. Поэтому Венька просто не вмешивался, и всё шло, как по маслу.

Руководящее кресло было удобное — глубокое, с высокой спинкой, не кровать, конечно, но покемарить можно. Главное: предупредить Елену Карповну, чтобы никто не беспокоил, работы, мол, выше крыши, и кемарь себе. Вышколенная Елена Карповна и сама ни за что не войдет, и не пустит никого, и по телефону вежливенько-культурненько даст любому от ворот поворот.

Надо решить срочный вопрос — есть замы, начальники департаментов и так далее по нисходящей. От министра требуется что? Поставить закорючку на ответственном документе, а также поприсутствовать на заседании правительства.

Но Курепов заседания эти, показуху эту с репортерами, категорически запретил, мотивируя тем, что показуха отвлекает от работы.

Простановка закорючки много времени не занимала. Раз-два и готово. Сам документ Венька не читал, ну его нафиг. Приспособились делать это так. Утречком, пока он шагал в свой кабинет, Елена Карповна подсовывала ему документы в красивой папке, а когда он выходил из кабинета на обед, то отдавал ей папку с уже завизированными документами. Получалось, будто он полдня работал с бумагами.

Обедал он либо в спецбуфете, куда никого рангом ниже замминистра не пускали, либо в ближайшем ресторане, где народу было немного, так как цены кусались, царапались и лягались.

Очень быстро, тут как тут, подоспело время получки. Оказалось, что бабки выдают еженедельно. Получек было две — одна по ведомости рублишками, другая зелеными в солидном свертке, вложенном в плотный пластиковый пакет. Рублишки выдали в министерстве, за пакетом пришлось съездить в Резиденцию. Но это еще не всё. В одном из зарубежных банков на Рапохина был заведен счет, куда в виде осадка выпала крупная сумма, не будем уточнять какая.

Относительно Елены Карповны. Мадам, конечно же, была что надо, но, увы, уже за тридцать. А так — хороша.

Мда.

Эта лафа продолжалась полторы недели, потом позвонил Курепов (тут Елена Карповна вынуждена была соединить) и этак мягко, ненавязчиво высказал Веньке, что не надо борзеть, парень. Жалуется, мол, народ, что к Рапохину не прорвешься, бюрократ, мол, каких мало.