Шествие динозавров

На другой день после приезда, взяв с собой Минина, князь не стал объезжать посады, осматривать житницы и хранилища, постоялые дворы и мастерские, наведываться в кузни и конюшни — верил, посадский староста свое дело вершит справно. Зато вознамерился он глянуть на первых ополченцев. Уже заведомо князя одолевало дурное расположение духа.

На плотно утоптанном снегу волжского берега под Стрелецкой слободкой ливонец Флюверк из переселенцев обучал новиков огненному бою. Багровый от раздражения, с круто вздернутыми усами он суетливо перебегал от одного к другому, вновь и вновь показывая, как обходиться с тяжелыми ручными пищалями. Уже несколько фитильных палок с дымящимися концами, что были спешно выхвачены из разложенного посреди костерка и полосками копоти оставили свой след на спинах нерадивых учеников, вразброс валялось на снегу.

Завидев подъехавшего Пожарского, ливонец велел зарядить самопалы. Рослые молодцы неуклюже стали забивать дула порохом и пулями, прилаживать пищали на сошки и воткнутые в снег бердыши. Наконец задымили зажатые в курках фитили.

Несмотря на усердие и желание угодить князю, заряжание стоило молодцам великих трудов, пот заливал их лица.[32]

— Фойер! — натужась, выкрикнул заплясавший на месте от нетерпения Флюверк.

Едва ли половина пищалей выбросила огонь и грохнула, разнося эхо по всей закованной льдом Волге. Прочие остались немы.

Ретивый ливонец сперва кинулся к оплошавшим ученикам, а потом скакнул от них из клубов серого тяжелого дыма к Пожарскому. Глаза его побелели от гнева, руки тряслись, цепляясь за воротник короткого мехового кафтана.

— Майн гот!.. Посор!.. Срам!..

Но, чуть не сбив Флюверка с ног, рухнул перед конем Пожарского на колени один из самопальщиков.

— Упаси ты нас, воевода, от проклятого немца! До полусмерти заездил! На кой ляд нам огненна потеха? Опричь мороки, от нее никакого проку!..

— С косами да вилами сподручней? — с укором спросил князь. На впалых шеках его заиграли желваки.

Минин впервые увидел Пожарского осерчавшим и потупился, будто сам был виноват перед ним за то, что князь чаял застать в Нижнем более подготовленных ратников. Но откуда их было взять? Служилое дворянство покуда выжидало, не получив одобрения тугодумного Звенигородского. И к ополчению примкнуло всего лишь несколько ратных дворян да детей боярских. Все должно было перемениться только теперь, с приездом князя. На то и рассчитывал староста. И Пожарский не мог того не разуметь, а все же выказал свое недовольство. «Коли будет то и дело возмущаться, смогу ли я сдерживать его?» — рассудительно прикидывал Кузьма.

— Лютует изверг, нещадно лютует! — не заметив раздражения Пожарского и пропустив мимо ушей его укор, еще громче возопил жалобщик. А детина он был ражий, приметный, с толстомясым пунцовым лицом, студенистыми выкаченными глазами, и Кузьма узнал в нем сына оханщика Гурьева, который держал на торгу лавочку.

— Довольно, Акимка, — одернул он жалобщика. — Аль режут тебя? Пошто князю не внимаешь?

Молодец смолк, растерянно уставился на Пожарского. Понял, что по дурости творил поклеп себе же на беду.

— Мало вас треплет немец, сам пуще изводится, — сурово попрекнул князь, повысив голос, чтоб слышали все. Я б не спустил, что он спускает. Тут вы пот проливаете, дабы в сече кровью не умыться. Лучше ныне малы муки претерпеть, чем опосля великие… А тебе, — указал он перстом на жалобщика, — не место в рати. Сумятицу там чинить станешь, коль с нытья начал. Ступай домой, приищи дело по плечу.

— Домой? — испугался детина. — Не, домой не пойду… Казни, не пойду… Помилуй, воевода.

— У него милости проси, — кивнул князь на Флюверка.

Жалобщик резво вскочил и бухнулся на колени уже перед наставником.

— Гут! — засмеялся отходчивый Флюверк и благодарно махнул Пожарскому рукой. — Их сделайт, я сделайт добрый кнехт.

Тронув коня, князь в задумчивости поехал вдоль берега. Кузьма молча следовал за ним. Остановились, когда впереди на склоне стали видны кресты и маковки Печерского монастыря. Тишина была, как в пустыне. Врачующая тишина. Но князя она не успокоила.

— Худо, — сказал он, обернувшись к Минину. — Не чаял я, а доведется дружбу заводить с вашим воеводою, хоть он и с ляхами был в Москве, когда они там меня побивали. От всякого единения ныне не вред, а польза. Служилого люду больше к нам пристанет. А без него нет сильной рати. В сечу поведу токмо тех, кто справен да искусен. Все иные — помеха.

Пожарский испытующе посмотрел на старосту: не почел ли он его слова за угодливое потворство боярскому ставленнику. Взгляды их скрестились, прямые, открытые. Никакая грань не разделяла в тот краткий миг таких разнородных людей, которые бы в другую пору не могли сойтись близко и которым предстояло возложить на себя единое бремя.

— Не кручинься, Дмитрий Михайлович, — с доверительной мягкостью утешил Минин, — я с тобою до самого скончания.

5