Читаем Шествие динозавров полностью

Мифы зигган о сотворении мира.

Пересказ с зигганского В. И. Сорохтина.

Материалы и исследования по истории и этнографии.

Опайлзигг, выпуск 1

Глава тринадцатая

Когда император забылся коротким сном, я вновь покинул свою берлогу. Стараясь не лязгать оружием, оделся. Никем не замеченный, выскользнул в коридор. Перебросился парой слов с одним из эмбонглов. И по одному мне известному тайному ходу нырнул в лабиринт. Я знал его закоулки по меньшей мере в радиусе трех километров вокруг дворца. Освещая себе путь вонючим факелом на козлином жиру, распугивая пучеглазых, в ладонь величиной, скорпионов, по полузатопленному нечистотами рукаву лабиринта вышел в спящий город. Удушил факел в жидком дерьме — полная луна освещала мне путь не хуже, зато не смердела. Омылся в ручье. Таясь в тени деревьев, добрался до гончарной мастерской.

Девушка съежилась в своем углу. Не то спала, не то молча умирала от ужаса и обреченности. Я сел рядом. Положил меч себе на колени. Она даже не шелохнулась.

Трухлявая циновка над входом сдвинулась. Пригибаясь, по-звериному тихо вошел вургр.

Оанууг всхлипнула и перестала дышать. Да и я мигом изошел мурашками. Детские страшилки про вампиров и ведьмаков внезапно обрели плоть.

Вургр чувствовал себя здесь хозяином. Вокруг него распространялась аура смерти, способная сковать волю самого отважного воина. Черная тень на фоне облитой лунным светом стены. Ни звука, ни шороха, ни даже колебания воздуха. Впрочем, голова была одна и рук сколько полагается, и это вселяло уверенность… Вургр заметил меня, но не испугался. Это я обязан был испугаться его, и он это знал. Он замер только на мгновение — выбирал, с кого начать, и решил: с меня. Все равно девушке некуда было деться и в следующую ночь.

Я ждал, и спокойствие возвращалось ко мне. Мне не нужно было вставать и принимать боевую стойку, чтобы поразить его: я владел «иаи» — самурайским искусством сидячего фехтования, незаменимым в дворцовых заговорах и вероломных покушениях. И мой меч был наготове.

Едва он приблизился ко мне, как я сгреб его за лохмотья и подтянул к себе вплотную. Он зарычал диким зверем — и я ощерился тоже.

И тогда он разглядел меня в деталях.

Я с мрачным торжеством наблюдал, как наглая уверенность сползала с него, будто сухая кожа с линяющей гадюки, а на её место заступал ужас. «Ниллган…» — сорвалось с посеревших губ. Выждав еще немного, я коротко и тяжко двинул головой в его перекошенную морду. А когда он, клокоча и булькая, уже падал, я достал его ногой.

— Свет!

В ладонях девушки ожил тусклый фитилек.

Вургр был оглушен. Я перевалил его на спину. Бледное худое лицо. Страдальчески смеженные прозрачные веки, из-под которых пробивалось слабое свечение. Странно знакомые черты — я только недавно научился различать зигган по внешности. На лице — та же печать обреченности. Каждый обречен играть свою роль. Вургр — леденить души людей, девушка — ждать скорой смерти… На жилистой, грязной шее кровососа я увидел странный шрам — силуэт бабочки с распростертыми крыльями.

— Убей меня, — просипел вургр. — Ты должен меня убить. Все равно теперь я умру. Ведь ты не станешь поить меня своей кровью…

— Посмотрим, — сказал я. — Вставай, уйдем отсюда. Ты мне нужен живым.

— Никуда я не пойду. Я голоден. Мне нужно насытиться либо умереть.

Я протянул руку и взял с полки чудом оставшуюся от погрома глиняную плошку. Не отрывая взгляда от дергающегося лица вургра, провел лезвием меча по руке. Слабая струйка крови стекла в плошку. Донорская доза…

— Говори, — приказал я.

Девушка безмолвно раскачивалась из стороны в сторону, широко распахнув мерцающие глаза и бормоча свои заклинания. Как сомнамбула. Вургр не смотрел на нее. Он видел только плошку с моей кровью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Школа Ефремова

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза