Шествие динозавров

Уверенными, хозяйскими движениями Оанууг стянула с меня накидку, и я не прекословил ей. Потом она приникла ко мне по-змеиному гибким, прохладным телом, оживляя и обращая мою испуганную плоть во вскинутый зигганский меч, и отдалась мне целиком, до последней капли. И черные каменные истуканы слали нам свое благословение.

Глава двадцать пятая

…падаю в лифте сквозь бессчетные этажи «Саратова-12». Где, на каком из них покидаю кабину — неведомо. По указателям нахожу платформу магнара. Вокруг ни души. Это мне на руку. Без единого звука из темноты туннеля выныривает акулий нос ярко освещенного изнутри вагона. С шорохом распахиваются створки дверей, зазывают, заманивают. Одолев некоторое борение чувства с долгом, переступаю заботливо скругленный порожек.

Я — беглец. Возможно, меня ищут. Не исключено, что с собаками. За все время не видел тут ни одной собаки. Вымерли, заодно с крысами?… Я удрал из лаборатории. Наплевал на очередной сеанс гипнопедии. Пропустил семинары. Наклал три кучи вонючи на их дела.

В вагоне тоже никого. Заботливый голос негромко объявляет остановки. Как в старом добром метро. Куда я еду? Зачем? И что я могу сделать в этом мире один… Бунтовщик из меня — как из рыбы летчик. Я не в состоянии раздобыть себе даже куска хлеба, тем более с маслом. Я даже не знаю, кого взять за лацканы и потребовать, чтобы меня вернули домой.

Кусая губы от унижения, выхожу на неведомой станции с диковинным названием «Архетип». Бреду по безлюдному перрону, следуя светящимся стрелкам, на которых монотонно повторяется это совершенно неуместное здесь слово.

И лбом упираюсь в бронированную стену.

От пола до потолка, из конца в конец, в мощных, рассчитанных на динозавра заклепках. Бестолково шарю по ней в поисках защелки. Какая, к черту, защелка? У них и замков-то отродясь не было…

Случайно натыкаюсь на запертое окошко. Как на наших контрольно-пропускных пунктах. Стучусь. Ни малейшей реакции. Понемногу меня начинает пробирать озноб. Мне здесь не нравится. То есть, мне вообще не нравится в моем будущем, ничегошеньки я в нем не понимаю, но перед этим нелепым железным занавесом мне делается попросту жутко. Бью кулаком в оконную створку. Она с лязгом откидывается.

В лицо мне вонзается струя ледяного воздуха. А если быть точным, невыносимого зловония. Концентрированные выхлопные газы в сочетании с полусгнившей падалью и застарелым дерьмом. Зажимая нос, приникаю к окошку, до боли в глазах вглядываюсь в клубы тумана по ту сторону стены.

Корявые, изломанные скелеты, не похожие ни на что на свете. Скульптура в стиле «авангард»? А может быть, деревья? Заповедник живой природы над могильником отходов ядерной энергетики, экологически самой чистой в мире? Или мы всю планету превратили в могильник?…

Я скребу пальцами по металлу, пытаясь зацепить створку и вернуть ее на место. Она не дается, а вонь заволакивает платформу, вышибает слезу, разъедает слизистую оболочку, еще минута такого балдежа — и я уйду в отруб.

Но, будто смилостивившись, створка сама по себе закрывается.

Что, что стряслось с нашим миром?! Или это уже не наш мир? Господи, дай мне силы не задавать, вопросов, ибо я страшусь выслушать ответ!..

Глава двадцать шестая

Теперь я все знал о себе.

Открыто было мне, каким образом и с какой целью попал я в империю Опайлзигг, какова моя задача… Уберечь императора от подосланного убийцы, от случайного кинжала, от нечаянной стрелы. Ну, это-то я исполнял с самого начала… Каждый раз, продирая утром опухшие от беспорядочных побудок глаза, я вспоминал нечто новое. Со временем это обратилось в подобие игры. Я даже загадывал, какая завеса спадет с тайны моего фантастического приключения с приходом нового дня. И вот настало такое время, когда я не узнал ничего нового.

Однако пользы эксперименту я принес немного. По-прежнему неясен мне был этот мир. Неясны были его законы, скрытые пружины, приводившие в действие этот общественный механизм. И толку от моего исторического образования, а в особенности от моей мнимой осведомленности в искусстве политической интриги, было ровно с гулькин фаллос. Я не понимал логики насаждаемых императором социальных нововведений. К слову, не понимали этого и простые зигган. Но им-то понимание вбивалось огнем и мечом. Цао-гун писал — вернее, напишет в начале нашей эры: «Установи правила, и пусть не нарушают их; а если кто-либо нарушит, казни их». В трактате Сыма фа на сей счет будет сказано: «Если, убивая людей, тем самым создаешь благополучие людей, убивать их можно». Мои соотечественники и современники тоже, кстати, привнесут свой вклад в тактику общественного строительства: «Железной рукой загоним человечество к счастью»…

А мне сейчас требовалась обычная логика. Желательно на уровне исторического материализма. И хорошо бы марксистско-ленинского.

— Пусть император откажется раздавать рабам землю, — долбил я Солнцеликому во время ночных наших бдений.

— Ты не смеешь мне указывать! — взвивался Луолруйгюнр под потолок. Потом, остывая, прибавлял: — С мечом ты хорош. В государственных делах — тёмен.