Шествие динозавров

— Чем плохо? — пожимает он плечами. — По свежему воздуху — он тут и вправду относительно свежий! — пешочком, топ-топ… Страхом высоты никто из нас отроду не страдал, да она и прочная, — он топает по ажурному донцу, и по всей конструкции катятся волны. — Танк можно было бы пустить, только габариты не позволят, а велосипед — запросто. Есть, впрочем, магнар… магнитопоезд. Но это еще ниже. Можно было бы взять дельтаплан и половить восходящие потоки, они здесь на славу. Но мне это уже как-то по чину неприлично, а вы, как я подозреваю, дельтаплан видали только на картинках. Или как там у вас пелось: «Вот я надену два крыла…» Не помните? Чрезвычайно кудлатый молодой человек в костюме, специально подчеркивающем гениталии, как бишь его…

— Отчего ж не подчеркнуть, коли есть что, — ворчу я.

— И потом, здесь попросту рукой подать до моей квартиры. Я рассчитывал продолжить беседу в домашнем комфорте, у комелька. В темпоральной клинике вам неуютно. И светло, и холодно. У меня бы вам понравилось. Полумрак, свечи. Тихая музыка, старинный клавесин. Уверяю вас, такого клавесинного концерта вам слышать не доводилось. Неизвестный Вивальди! Красивые женщины в изысканных туалетах. Согретое красное вино в хрустале.

— Неужто не побороли зеленого змия?!

— Малопродуктивное занятие, — фыркает он. — Есть иные, более достойные противники… Вы расслабитесь, и нам легче станет договариваться.

— Квартирка, небось, коммунальная? Или и впрямь «к двухтысячному году каждому — отдельное жилье»?

— Я полагаю, еще в ваше время стало очевидно, что это был всего лишь красивый лозунг. Так сказать, манящий горизонт. Вы же не могли без светлых путей. «Пятилетку в три года… догнать и перегнать Америку… нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме…» Легко называть срок, зная наверняка, что не доживешь и с тебя не спросят. Но с жильем у нас нынче неплохо. Правда, растем не вширь, как вы, а все больше вверх: землица дороговата. И вас, если согласитесь, обустроим.

— Знаете что… — тяну я, не двигаясь с места. Пусть лучше меня удавят, чем я ступлю на эту сеточку. — Может быть, не станем откладывать в долгий ящик и все обсудим прямо тут? В конце концов, я согласен вернуться в эту… гм… темпоральную клинику.

— Э, да вы трусите, голубчик! — он изображает крайнее изумление.

— Да, трушу, — объявляю я почти с гордостью. — А вы чего ждали? Я не верхолаз, не парашютист. Я обычный, нормальный человек, «человек без свойств»…

— Музиля, допустим, вы не читали. Может быть, и не напрасно, не лег бы он вам на душу.

— …а вы решили подловить меня. Припугнуть. Подумали, что увижу я эти ваши ненормальные «Саратовы» и сразу поверю байкам про шестьдесят семь лет!

— Да вы уже поверили, — ухмыляется он. — Это вам инерция восприятия, точнее — неприятия, мешает. Хоть и мните вы себя в оппозиции господствующему мировоззрению, а голова у вас не менее прочих замусорена дурно понимаемым материализмом. Ни в Бога-то вы не верите, ни в черта, ни в инопланетян.

— Ни в снежного человека, — подхватываю я. — Ни в Несси. Ни в шестьдесят семь лет и… сколько там месяцев? Сами, небось, забыли?

— Ну и зря. Снежный человек у нас под защитой закона. Несси никакой нет. А я есть. Дан вам в ощущениях.

— А инопланетян вы мне тоже дадите ощутить?

— Сколько угодно! — он обещающе выставляет перед собой широкую, как разделочная доска, ладонь. — Если пойдете на сотрудничество.

— Опять это условие! Да что вы привязались ко мне с вашим сотрудничеством?! Какой вам от меня прок?

Он не успевает ответить.

На площадку, галдя и хохоча, вываливается стайка молодежи. Все загорелые, как и мой спутник — до сих пор не удосужился узнать его имя. Высоченные, упитанные, гладкие. Что парни, что девицы — завиты, подстрижены, намазаны. В пестрых и до чрезвычайности легких одеждах. Такое ощущение, что температура воздуха не имеет для них значения. На одной — юбчонка в две пуговицы, скорее даже набедренная повязка, да кофточка-разлетайка, под которой привольно скачут круглые, как мячики, загорелые цицки. И другие ничем не плоше. А среди этого попугайника…

Приземистый, плотный, как рекламная тумба. Без плеч и без шеи. В тяжелом, на манер монашеского, сером балахоне. Ног не видно. Зато рук — не две, не четыре, даже не восемь. Венчик многосуставчатых конечностей, которые судорожно сокращаются, хватают пустоту. Лица нет. Вместо него — овальная, белесая с радугой линза. И безгубая влажная щель чуть ниже.

Машинально фиксирую взглядом среди толпы еще такого же монстра.

До гологрудой девицы мне уже дела нет. Но я здесь единственный, на кого присутствие чудовищ производит впечатление. Для прочих они не в диковинку. Свои.

Шумная компания вступает на мостик. Ни на миг не задержавшись, без тени колебаний несется сквозь облака к темной громаде «Саратова-13». Мой незнакомец уступает им дорогу, кое с кем обмениваясь кивками. Кажется, один из кивков адресован мерзким уродам в балахонах.