Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Мехмед говорил, что сам Аллах призвал его на подвиг, который пытались совершить, но так и не смогли его великие предки из династии Османов.

— Это великий город, но не велики его силы. За стенами, которые кажутся вам неприступными, мало тех, кто может носить оружие. Пока Константинополь принадлежит неверным, сыны Аллаха не могут спать спокойно. Это вечная угроза в сердце нашей империи, и мы должны ее уничтожить. Я намерен осадить и захватить этот оплот неверных. Что думаете вы?

Паши, бейлербеи и беи молчали. Они предвидели, какой ценой придется расплачиваться за эту войну. Достанет ли у них сил и средств, не потерпят ли они поражение?

Многие, в том числе старый Халил, хотели бы предостеречь молодого султана от этого рискованного шага, но страх сковал им уста. Они уже знали: султан крут и тех, кто посмеет ему противоречить, ждет жестокая кара.

И они согласились.

Началась подготовка. Мехмед подгонял всех. Однажды к нему привели венгра по имени Урбан. Он похвалялся, что может вылить огромную пушку, которая сокрушит стены. Был-де он у императора Константина, предлагал ему свои услуги. Но у того не нашлось ни денег, ни металла.

— Я заплачу тебе вчетверо против того, что ты просишь, — загорелся султан. — Но если ты не исполнишь своего обещания — посажу на кол.

Урбан отлил чудовищную пушку. И на глазах султана она была опробована в крепости Румели-хисар, куда ее доставили на сотнях волов с помощью сотен людей.

В это время в Босфор вошел генуэзский корабль. Его капитан отказался подчиниться требованию турок о сдаче. И тогда пушку навели на него. Урбан зажег фитиль, и она выпалила. Ядро пробило корабль, и он затонул. Султан был в восторге. Он щедро наградил литейщика и велел отлить еще более гигантскую пушку.

А сераскеру Караджа-бею было приказано вести войско на штурм византийских городов, располагавшихся на фракийском побережье. Месемврия, Визос и Анхиалос сдались без боя и не были разграблены. Зато Перинфос и Селимврия на побережье Мраморного моря пробовали было защищаться. Но силы были слишком неравны, османы захватили их и предали огню и мечу.

Братья императора, владевшие городами в Пелопоннесе, могли бы прийти на помощь осажденному городу. Чтобы этого не случилось, султан приказал другому своему военачальнику, Турахан-бею, с сыновьями и войском преградить им путь к морю.

Готовился и османский флот. Ветхие суда были починены и просмолены, полным ходом шло сооружение новых. Вскоре в строю было около ста тридцати судов — гребных и парусных, не считая мелких. Султан отводил флоту важную роль: он должен был прежде всего воспрепятствовать подходу христианских кораблей к осажденному городу с провиантом, амуницией, а также с добровольцами. Во главе его был поставлен ренегат Сулейман Балтоглу, болгарин по рождению.

В это время под стенами Эдирне формировалась огромная армия. В ней было никак не меньше 200 тысяч воинов. Во главе ее встал сам султан Мехмед.

Глава четвертая Гонцы во все концы…

Власть без доверия народа ничего не значит, тому, кто желает быть любимым и прославиться, достичь этого легко. Примите за правило ваших действий и ваших постановлений благо народа и справедливость, которая с ним неразлучна. Вы не имеете и не должны иметь иных интересов. Если душа ваша благородна — вот ея цель.

Екатерина II

Голоса

Я вам говорю дерзновенно и как должно обязанному вам всем, что теперь следует действовать смело в политике, иначе не усядутся враги наши и мы не вылезем из грязи.

Потемкин — Екатерине

Новые подданные, ни языка, ни обычаев наших не ведающие, требуют всякой защиты и покровительства. Спокойствие и безопасность каждого должны быть предохранены, в таковом положении не вздумали бы они оставить земли отцов своих. Предпринимаемое некоторыми удаление из Тавриды доказывает их неудовольствие. Войдите в причины оного и с твердостью выполняйте долг ваш, доставя удовлетворение обиженным. Лаской и благоприятством привлекают сердца, но правосудие одно утверждает прямую доверенность.

Потемкин — Каховскому и генерал-майору Репнинскому

Подтверждаю я прежнее мое предписание, чтобы в ваших сношениях с пограничными турецкими начальниками глас умеренности предпочитали вы шуму и угрозам, коих в действо произвесть вы не в силах. Ежели турки более говорят, нежели сделать могут, то таковой пример не достоин подражания. Пусть они останутся при хвастовстве своем: с нашей стороны да сохранится вся пристойность.

Потемкин — Каховскому