Шествие в пасмурный день

Эта сплошная белизна создавала впечатление не столько чистоты, сколько леденящей безжизненности. В ней было даже что-то гнетущее. Я стоял, не в силах сделать и шага, но вот меня заметила женщина средних лет, лежавшая рядом с Тиё. Она что-то шепнула девушке, та повернула на подушке голову и тоже увидела меня. Это послужило мне как бы сигналом, и я тотчас приблизился к изголовью ее кровати.

В отличие от предыдущего раза Тиё не сделала попытки приподняться, она продолжала лежать, пристально глядя на меня своими огромными глазами. Смутившись, я отвел взгляд и даже чуть попятился. Но мне очень хотелось лучше разглядеть лицо девушки, и, стараясь не встречаться с ней глазами, я принялся внимательно изучать его черты. Пушистые реснички, изгиб бровей, ушки, маленький носик — все было сама нежность.

Лицо у Тиё отличалось ровной белизной. Это я заметил, еще стоя у двери. Но какая это была белизна! Сквозь прозрачный, с голубоватым отливом кожный покров проступала холодящая белизна снега.

Когда я опять заглянул ей в глаза, она тоже смотрела на меня. В ее взоре не было ни смущения, ни укора, ни мольбы, ни любопытства. Она просто сосредоточенно смотрела, и только. Ее потухшие глаза поразили меня своим удивительным цветом.

Я опять отвел взгляд. Потом достал из кармана пакет с карамелью и осторожно положил его на кровать около подушки Тиё. Я испытывал какое-то непривычное состояние: внезапно сдавило грудь, потом вдруг бросило в жар. Тиё так и не произнесла ни слова.

Я продолжал стоять, молча уставившись в белую стену. Прошло минут десять. Не в силах больше видеть эту белизну и переносить затянувшееся молчание, я поклонился и вышел из палаты. Закрывая дверь, я еще раз взглянул на Тиё. Может быть, это только показалось мне издали, но глаза девушки вдруг словно озарились ярким блеском.

Возвращаясь домой, я вовсе не испытывал чувства подавленности. Конечно, разговор у нас не состоялся. Но так же, как при первом посещении, а может быть даже и в большей степени, цель моего визита была достигнута. Мне удалось тщательно разглядеть лицо девушки и проникнуть в тайну ее красоты. Такая удивительная нежность и холодная белизна бывает только в лицах тех, кому суждено вскоре покинуть этот мир.

В тот день дома меня ожидала повестка о призыве в действующую армию. До отправки на фронт оставалась всего неделя.

Накануне отъезда я отправился к Тиё в третий раз. Теперь уже не проведать ее, а проститься. На этот раз я шел в больницу без робости. Мое будущее не могло не тревожить меня, но я чувствовал в себе силы предстать перед Тиё как мужчина, поборовший внутреннее смятение.

При моем появлении Тиё даже не пошевелилась. Сурово оглядев меня, она впервые заговорила:

— Зачем… вы… приходите… ко мне?! — В едва слышном прерывистом шепоте сквозили нотки осуждения. Слегка приоткрыв рот, Тиё старалась справиться с одышкой, мешавшей ей говорить. Прозрачная кожа на бледных щеках чуть порозовела.

— Зачем прихожу? — машинально повторил я.

— Ведь мне… уже… — Тиё запнулась, переводя дыхание. Выждав, пока одышка утихнет, она продолжала: — Неужели интересно… смотреть… на женщину… в таком состоянии?..

Я понял, какой смысл вкладывала девушка в свои слова. Что ж, пусть сердится, пусть упрекает. Мне было дорого одно лишь то, что она заговорила со мною. Впервые я смог открыто посмотреть ей в лицо. И тут — о чудо! — взгляд мой погрузился в самую глубину ее бездонных глаз. Нежность захлестнула меня. Нежность, которую, пожалуй, можно было назвать любовью. Нежность, которой мне захотелось окутать Тиё.

— Больше я прийти не смогу. Так что…

Взгляд Тиё стал еще пристальнее, глаза заблестели. Захлебнувшись от этого блеска, я коротко добавил:

— Завтра я уезжаю на фронт.

Зрачки у Тиё резко сократились, потом стали медленно расползаться по радужной оболочке. Тиё отвернулась и легла лицом к стене. Было слышно только ее слабое дыхание. Девушка лежала неподвижно, явно не желая поворачиваться ко мне. Мне так захотелось сказать ей что-нибудь ласковое. Ведь, если расстаешься навсегда, прощальные слова непременно должны быть словами любви. Я искал таких слов и не находил их.

Время мое истекло. Мне не хотелось уходить, но я попрощался и, еще раз окинув взглядом напряженную фигурку Тиё, направился к двери. В этот момент девушка резко повернулась и проговорила с горечью:

— Да-а, смерть многолика…

Слова Тиё не удивили меня. В них отразились мысли и видения, изо дня в день теснившиеся в сознании девушки. Да ведь, пожалуй, и меня в больницу к Тиё привело нечто подобное. На лихолетье пришлась наша юность. Тиё выпала болезнь, меня затягивал омут войны. Каждый из нас сознавал свою участь. И это обоюдное понимание я воспринял почти как любовь.

— Я не знаю, что станет со мною. Но благодаря нашей встрече я перестал страшиться смерти. По крайней мере я смогу сохранить выдержку в день отправки на фронт. Я не забуду тебя. Береги себя.

Глаза Тиё наполнились слезами. Я отвернулся и сделал несколько шагов к двери. Вслед мне донеслось:

— Спасибо за карамель.