Шествовать. Прихватить рог…

И во всех разворотах — сын послушания, или сын тени Телемаха, чтобы каждого, вновь забившего флагштоки дома — развесистой маскулинностью, почитал как отца своего. Есть ли дитя временами размыто оттого, что почитаемый идет — чредой, или смещения и колебания сторон неуловимы, поскольку все счастливые лица — одно? Как майорская звезда-альфа в скоплении надежд, она же — омега. Как перерождения в свежем имени — и обновления в ареале весны, иные процессы не назначены к заострению ввиду децентрализации. Рассеявшей в поле — несущих звезду или насечки, стигматы… и бесследны. Сын послушания, почему он не догадается — прикрикнуть на чреду почитаемых и, прохаживаясь по замершему строю, найти в них — главнейшего? Узнать — по теплому ветру, по мелководью глаз и особо невинному взору над его головой и выше… Но, мелькая в том и в этом чужом имени, равен каждому — художественным пастушеством: то луговым оком и оттепелью спектра: шалфей, ирисы, посев золотых ноготков, то северной пустотой и сиротством, то напусками ауспиций, гадая на полетах мяча и свистах скакалки… И, нося стороннее имя, замечен — и в той и в этой стороне… и, похоже, дитя-пастушок устремлению в высь предпочло — иной рост.

Героиня этой истории — или прогрессировавшей в восьмую, пока выпутывает длинный локон из траура, пока… и дает всему радость петь: колокол каблуков, шмель высокого голенища, травный гул душистых складок или краснотал шарфа, и басы целлофанов со сладостями — шершавые хождения даров, взятых на плечо, — город с каждым приливом несет ей не одну колготу рыцарей. Каков общий рисунок ее даров и что означает сей плоский символ? Правильное исполнение дороги… возможно, слишком мучной… обладание превосходством — лишь на этой дороге, почти победу? Наконец, случайное значение — повод обратиться к кому-то.

Она вздувает мой карман почти целейшей картонкой «Бонд» — непрошлепанная распутница во вчерашнем эфире их двора, в перелеске дымов, и за ней на скамье — это богатство, ведь и ты полупревращаешься в дым в твои полубрачные лета, я не права, чудный дикарь?

Вообрази, искатель кладов, и летит другой ее пересмешник, путешествую на службу и прозреваю четыреста сомлевших в пыли превосходных денег! А публика поспешает с ума и никак не подхватит лоскуты тысячи… без иных недосмотренных — вся! Я нашла, что дать ей здесь разложиться — бездарней, чем зачерпнуть. И материал учуял мое участие и потянулся ко мне… Не хочешь разделить со мной — и бесчестье и липкость пыли?..

В день третий: представь, поднимаюсь домой, а масса лестницы в нашем парадном — под массовой информацией: перелет газет. Допусти, что их выгнали из каких-нибудь ящиков — и взойдут еще сто вопросов: кто? К чему? Правдивы ли — не муляжи? Утомительное размножение ящиков… И в моих руках — последние слава и позор мира. Почему тебе не войти в курс разных событий, иногда исключающих друг друга?.. Войти в какое-нибудь одно — явно сгинуть. До чего бездарны ее сочинения, прилагаемые к дороге…

Творческий прием умножение веселья: уминание мелочного торга — несметностью. И на временной паузе в поступленье сокровищ, в узком месте — ничего, зануда-холодильник наверняка бережет для меня четырех цыплят… Речь — на болезненную сухость моих сусеков: — Вот тебе сосуд с подсолнечным маслом, чтоб не усомниться в моих еще семи, можешь даже поклясться, что вернешь когда-нибудь не сгоревшим — конечно, если разбогатеешь… Меня усахаривают: — Скорей засыпь все пазухи, я перехватила у этой струи пять кило, у меня вообще всегда сладко… Она щедрей, чем ее застольная поговорка: наполняйте, наполняйте… что-нибудь — чем-нибудь, какая разница, выбросьте эту проблему!.. Сопереживания, соучастия всем: соседка снимает с моря пенки, а я хожу прислуживать кошкам нашей наяды. Супруг не хочет вместо диссертации отслеживать их рацион… Но сколько кошек? Так же много?.. А что ты уже сосчитал? Кошка-мать и кошка-дочь — обе в годах, а котятами дарят параллельно… Они красивы, крупны и длинношерстны?.. Пожалуй, не так, как докторант. Пожалуй, мать, а позволяйка-дочь — в позволяйского папу Марта… И в день тринадцатый: что, рифмующий улицы, не трещат ли твои пяты? — и я расплющен глубинным острием вопроса. Мне пересыпают прическу. Да здравствует опрощение! Это знак, что сахарные птицы и покатые рыбы плывут сквозь тебя не так связно и усладительно, как мне хочется… что в тебе слишком окопались печали. Или знак, что мое равнодушие к тебе обманчиво!..

Ее телефонная связь с домом: — Скажи, прелестный пастушок, папа уже исчез? В каком пиджаке, в старом или в новом? А какой увязался галстук? Почему ж ты не обратил внимания? Наблюдательность — для художника… Он недоумевает, зачем я звоню? Думаю, чтоб поддержать тебя деятельной любовью и указаниями.