Шествующий из Валгаллы

- Внемли же, я поведаю правду! - вскричала она, приближаясь ко мне на коленях и хватая подол кольчуги. - Только выслушай, а потом даруй малость, о которой я прошу... порази меня своим мечом! Я - Иштар, дочь царя сумеречной Лемурии, страны, давным-давно погрузившейся в море. Еще в детстве я была отдана в жены Посейдону, богу моря. Жуткой и таинственной брачной ночью, когда я лежала на груди океана, Посейдон даровал мне вечную жизнь, но она за долгие века моего плена стала сущим проклятием... Но в те далекие времена я жила в пурпурной Лемурии, молодая и красивая, как и сейчас. Мои товарищи по детским играм старели и седели, а я оставалась прежней. А потом Посейдону надоели Лемурия и Атлантида. Он встал и тряхнул своей пенистой гривой. Его белые скакуны промчались над степями, шпилями и алыми башнями, но, как и прежде, волны моего владыки, Посейдона, мягко вынесли меня на берег. Там меня и нашли жрецы. Жители Хему утверждают, что пришли на эти берега из Лемурии, но на самом деле они - раса рабов, говорящая на убогом языке невольников.

Когда я обратилась к ним по-лемурийски, жрецы закричали народу, что Посейдон ниспослал им богиню. Люди пали ниц и стали поклонятся мне. Но жрецы уже тогда были такими же хитрыми и коварными, как сейчас... Эти некроманты и демонопоклонники не признают никаких богов, кроме пантеона Внешней Бездны. Они заточили меня в этот золотой купол и пытками вырвали мою тайну... Более тысячи лет народ почитает меня, и лишь иногда людям позволяют увидеть их богиню мельком на мраморной лестнице, полускрытую дымом... или услышать, как я говорю на чужом языке. Но жрецы... О, боги My, чего я только не вытерпела от них! Богиня для народа, рабыня для жрецов!

- Почему ты не погубишь их с помощью магии? - недоуменно спросил я.

- Я не колдунья. Хотя ты принял бы меня за волшебницу, если б я открыла тебе все мои тайны... Лишь одно колдовство я могу сотворить... колдовство, влекущее за собой ужасную, всесокрушающую гибель... Но для этого я должна прийти на рассвете к берегу и позвать Посейдона. Тихими ночами я слышу, как он бушует за утесами. Он спит и не внемлет моим крикам. И все же, если б я могла встать у него на виду и призвать, он внял бы... Жрецы хитры, они держат меня вдали от грозного супруга... Больше тысячи лет не смотрела я на его могучее голубое тело...

И тут мы оба вздрогнули. Откуда-то издалека донесся до нас страшный, дикий гам.

- Измена! - воскликнула она. - Твоих соплеменников убивают на улицах! Вы уничтожили врагов, которых боялись горожане, но теперь народ Хему восстал против вас!

С проклятьем бросился я вниз по лестнице, метнул лишь один, полный муки, взор на тело, лежавшее на алтаре, и выбежал из храма. На улице, за домами жрецов, звенела сталь. Оттуда доносились предсмертные вопли, крики ярости, громоподобный боевой клич асов. Горожане тоже кричали, охваченные ненавистью и ликованьем. Но эти возгласы перемежались воплями страха и боли. Я не узнал улицы - совсем недавно они были безмолвными и пустынными, а теперь кишели вооруженными людьми. Из лавок, хижин и дворцов выскакивали горожане с оружием в руках, чтобы помочь солдатам, которые дрались с желтоволосыми чужеземцами. Эту адскую сцену освещали многочисленные пожары.

Мимо меня с воем пробегали горожане. Когда я приблизился к дворцу короля, ко мне, пошатываясь, подошел воин-ас, точно щепка морской волной, выброшенный бурей битвы. Он был без доспехов и сгибался чуть ли не пополам. Из груди торчала стрела, ладони прижимались к животу.

- Вино было отравленным, - простонал он. - Нас предали и обрекли на гибель! Мы перепились, и женщины уговорили нас отложить мечи и снять доспехи. Только Асгрим и пикт не поддались на уговоры. А потом женщины выскользнули из зала. Старый стервятник Акхеба тоже куда-то подевался! Ах, Имир, у меня не кишки в животе, а завязанный узлом канат! А потом из всех дверей хлынули лучники и осыпали нас стрелами. Воины Хему обнажили мечи и накинулись на нас... Наводнившие зал жрецы выхватили ножи. Слышишь, это кричат на рыночной площади, там режут глотки нашим раненым?! Имир, ты мог бы посмеяться... но это... Ах, Имир!

Воин повалился на мостовую. Его тело выгнулось, как натянутый лук, на губах выступила пена, руки и ноги задергались в страшных конвульсиях. Я помчался на площадь. На противоположном ее краю и на улице перед дворцом шел бой. Там колыхалась огромная толпа.

Отряды темнокожих воинов в доспехах бились с полуголыми желтоволосыми великанами, которые разили и рвали врагов, словно разъяренные львы. Оружием им служили только сломанные скамьи, мечи и копья, отнятые у врагов, или просто голые руки. У всех на губах выступила пена, страшная боль терзала их тела, но, клянусь Имиром, они погибали недаром. Под ногами у них сплошным ковром лежали расчлененные трупы. Асы дрались, будто дикие звери, которых свирепость покидает только с самой последней искоркой жизни.