Шевалье де Мезон-Руж

Страсти накалены до предела. Жирондисты поняли, что это означает их арест. Все они одновременно встали со своих мест.

— Лучше умереть, — воскликнули они, — чем смириться с этой венецианской инквизицией!

В ответ на эти слова монтаньяры громко потребовали голосования.

— Да, — восклицает Феро, — проголосуем, чтобы все знали людей, которые хотят именем закона убивать невиновных!

Конвент голосует. Вопреки всем ожиданиям, большинством голосов решено, что: 1) необходимы присяжные; 2) они будут назначаться в равном количестве от каждого департамента; 3) их кандидатуры утверждаются Конвентом. В тот момент, когда эти три предложения были приняты, послышались громкие крики. Конвент был привычен к визитам черни. Участники заседания поинтересовались, чего от них хотят. Им ответили, что прибыла депутация от волонтёров, которые пообедали на Хлебном рынке и теперь требуют разрешения пройти торжественным маршем перед Конвентом.

Тотчас же открылись двери, и шестьсот человек, полупьяных, вооруженных саблями, пистолетами и пиками, под рукоплескания прошли маршем, громкими возгласами требуя смерти предателям.

— Да, друзья мои, — заверил их Колло д'Эрбуа, — невзирая на интриги, мы вас спасем — вас и свободу!

После этих слов он бросил на жирондистов взгляд, давший понять, что опасность для них еще не миновала.

И в самом деле, когда заседание Конвента закончилось, Монтаньяры разошлись по клубам, побежали к кордельерам и якобинцам, предлагая им объявить предателей вне закона и убить их этой же ночью.

Жена Луве жила рядом с Якобинским клубом на улице Сент-Оноре. Привлеченная криками, она тут же направляется в клуб и, услышав предложение покончить с жирондистами, поспешно возвращается домой, чтобы предупредить мужа. Вооружившись, Луве бросается от одного дома к другому, чтобы оповестить друзей, но никого не находит. От слуги одного из них он узнает, что все они у Петиона, и тотчас направляется туда. Он застал их спокойно обсуждающими декрет, который предполагалось представить на следующий день, в надежде, что, используя случайное большинство, удастся его принять. Луве рассказал о том, что происходит, сообщил о своих опасениях, о кознях, замышляемых якобинцами и кордельерами, и призвал принять действенные меры со своей стороны.

Тогда поднялся всегда спокойный и невозмутимый Петион, подошел к окну, открыл его, посмотрел на небо, высунул руку наружу и, взглянув на мокрую ладонь, сказал:

— Идет дождь. Сегодня ночью ничего не будет.

Через это полуоткрытое окно донеслись последние удары колокола, пробившего десять.

Вот что происходило в Париже накануне 10 марта; вот что происходило днем и вечером 10 марта, вот почему дома, предназначенные для живых, в сыром мраке и зловещей тишине стали темными и немыми, как склепы, населенные мертвецами.

И лишь медлительных патрулей национальной гвардии с дозорными, идущими впереди со штыками наперевес, группы жмущихся друг к другу и кое-как вооруженных волонтёров да еще жандармов, осматривающих каждую подворотню и заглядывающих в каждую приоткрытую дверь, можно было встретить на улицах; все инстинктивно чувствовали, что замышляется что-то неведомое и ужасное.

Холодный мелкий дождь, тот самый, что так успокоил Петиона, усиливал скверное настроение и беспокойство патрулей. Каждая их встреча выглядела приготовлением к бою: с недоверием осмотрев друг друга, патрули неторопливо и неприветливо обменивались паролем. Потом, разойдясь в разные стороны, оглядывались, будто боясь внезапного нападения со спины.

В этот вечер, когда Париж стал жертвой паники, столь часто возобновлявшейся, что к этому в какой-то степени можно было привыкнуть, и когда тайно ставился вопрос об убийстве умеренных революционеров (проголосовав, большей частью с оговорками, за смерть короля, они сегодня не соглашались на казнь королевы, заключенной в Тампле с детьми и золовкой), — в этот самый вечер неизвестная женщина, закутанная в длинную сиреневую с черным ситцевую накидку, капюшон которой совершенно скрывал голову, скользила вдоль домов по улице Сент-Оноре, прячась в нишах дверей, за выступами стен, и всякий раз при появлении патруля, замирая, сдерживая дыхание, она обращалась в статую, пока патруль не проходил; затем она возобновляла свой быстрый и беспокойный бег до тех пор, пока новая опасность того же рода Не принуждала ее к неподвижному выжиданию.

Благодаря этим мерам предосторожности она уже сумела миновать часть улицы Сент-Оноре, когда на пересечении с улицей Гренель наткнулась не на патруль, а на небольшую группу бравых, только что завербованных волонтёров; они пообедали на Хлебном рынке, где их патриотизм был вдохновлен еще и многочисленными тостами, поднятыми за будущие победы.

Бедная женщина вскрикнула и бросилась бежать в сторону Петушиной улицы.

— Эй! Гражданка! — закричал командир волонтёров. (Поскольку потребность командовать так естественна для человека, то эти достойные патриоты уже именовали себя командирами.) — Ты куда направляешься?

Беглянка не ответила, продолжая свой путь.