Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

— Мы были остановлены на расстоянии половины лье отсюда группой из шести разбойников, из которых убили троих; если вам угодно будет их захоронить, чтобы их трупы не породили заразу, вы найдете их на дороге мертвыми или вроде того. Двоих мы взяли в плен. К ним вы можете приставить часового, да не забудьте сказать, чтобы он при первом же движении вспорол им животы штыком, а мы сможем наконец-то позавтракать, и будет очень любезно с вашей стороны, если вы его с нами разделите. Вы мне покажете, где нам позавтракать, а я вам — содержимое нашего экипажа.

— Черт, — ответил офицер, — предложение слишком заманчивое, чтобы отказываться.

И он тотчас же приказал двоим своим солдатам встать по обе стороны экипажа; не было забыто и предложение об использовании штыка.

— А теперь, — сказал офицер, — окажите мне честь и представьте меня своему спутнику, чтобы я мог назвать ему мое имя, полагаю, неизвестное вам обоим. Я — капитан Санти.

Вдвоем они вошли на кухню постоялого двора. Там они и встретили графа Льва, склонившегося над краном с водой и умывавшего лицо и руки.

— Мой дорогой граф, — обратился к нему Мане, — я представляю вам капитана Санти, который только что приставил к нашим пленникам двоих охранников. Капитан Санти, представляю вам графа Льва.

— Хорошее имя, сударь, — сказал капитан Санти.

— И вполне заслуженное, ручаюсь вам, — добавил Мане, — видели бы вы это: два выстрела и два трупа; что же до третьего, то он даже не захотел его убивать — его богатое воображение подсказало, что беднягу можно взять живьем. Он схватил вот этой беленькой ручкой, которую вы видите, его за горло и сжал его; тот попросил пощады, и дело было сделано.

К его рассказу с возрастающим вниманием прислушивался трактирщик: с увлечением ребенка закручивавший вокруг пальцев ватный колпак и одновременно, вытянув руки, все пытавшийся надеть его, как положено доброму хозяину.

— Вы так заслушались, мой добрый друг, что даже забыли приветствовать нас. Теперь, когда я закончил свой рассказ, наденьте свой колпак и приготовьте для нас лучший завтрак, который только возможно представить, и принесите нам две или три бутылки того знаменитого вина, лакрима-кристи, которое я так давно хочу попробовать.

Хозяин ушел отдавать приказания: винодела он отправил в погреб; поварятам велел зажечь на кухне печи, а прислуге — накрыть на стол.

И все время, пока распоряжался, не забывал покачивать головой, воздевать руки к небу и приговаривать:

— Questi Francesi! Questi Francesi! [125]

Мане расхохотался:

— Мы всегда будем загадкой для этих добрых людей, которые не поймут того, как мы можем сражаться как львы, а потом радоваться как дети; они не знают, в чем наша сила. А теперь, винодел, проводи нас в наши покои и принеси нам попробовать лакрима-кристи вашего хозяина; даю вам слово, что, если вино не окажется хорошим, я заставлю вас выдуть целую бутылку единым духом.

К счастью, вино оказалось хорошим.

— Мой мальчик, — сказал Мане, попробовав вино, — ты же не ввергаешь меня в печаль, отправив в свой желудок сию бутылку, коей я уготовил иное предназначение; но ты доставишь мне удовольствие, если отправишь этот экю себе в карман.

И он бросил официанту монету в три ливра, которую тот поймал в свой передник.

— А теперь, — обратился он к капитану, — расскажите, что происходит здесь.

— Думаю, что то, что происходит там, гораздо интереснее, — ответил капитан.

— Суть в том, — начал Мане, — что все происходит медленно; все длилось целый месяц. Наполеон начал кампанию 8 октября, а принял капитуляцию Магдебурга 8 ноября. За этот месяц было убито тридцать тысяч человек — по тысяче в день. Хорошо поработали, не так ли? Пять тысяч взято в плен; из тридцати пяти тысяч оставшихся никому не удалось перейти Одер: саксонцы вернулись к себе в Саксонию, пруссаки все сложили оружие. Была прусская армия в сто шестьдесят тысяч человек, и Наполеон лишь дунул сверху: армия исчезла, оставив на поле боя три сотни орудий, которые мы подобрали, и столько штандартов, что их материей можно было бы обить весь Дом Инвалидов. Прусский король остался прусским королем, но теперь у него нет ни королевства, ни армии.

— Верно, — сказал офицер. — Хоть Бурбоны и бежали в Сицилию, и побогаче они прусского короля, потому что пока еще в Терра де Лабур [126], да и Гаете, которую мы обстреливаем, пока держится. Да ведь еще немного — и она сдастся [127]. Правда, есть еще в Калабрии армия, но ведь это же галерники, только и могут, что резать нас поодиночке. Ах, большая война! Большая война! Но это там, мой дорогой друг, а у нас это одна большая мясорубка, и мне жаль, что такие храбрые офицеры, как генерал Вердье и генерал Ренье, вынуждены этим заниматься.

Появление служанки с завтраком прервало сетования капитана.