Однако не важно было для Шеврикуки, учтив сегодня Илларион или нет. Важно, что Илларион обнаружился и согласился на беседу с ним.
– Входи, – услышал Шеврикука.
И увидел Иллариона, его руку, именно предлагающую переступить порог. Но никакого порога не было, а Шеврикука уже стоял в пределах Иллариона.
«Как к нему обращаться? – соображал Шеврикука. – На «ты» или на «вы»? И как его именовать?»
– На «ты», на «ты»! – будто с укоризной произнес Илларион. – И я для тебя Илларион.
«Сегодня – Илларион…» – подумал Шеврикука.
– Хорошо, сегодня, – согласился Илларион. – Что думать о вчерашнем и завтрашнем?
А получалось, что «сегодня» Иллариона происходило во дни императора Павла Петровича и, судя по грубоотесанным пудостским камням сводов галереи, куда шагнул Шеврикука, – в Гатчинском замке. В левую руку Иллариона опустился факел, и Шеврикуке было предложено винтом лестницы направиться в черный подземный ход, ведущий к Гроту «Эхо» и берегам Серебряного озера. «Как же, как же, – вспомнилось Шеврикуке, – именно этой дорогой уходил от казаков и комиссаров Александр Федорович Керенский…» Много чего случалось в этих камнях, а вот в голову Шеврикуке пришел Главковерх временный… Но и сам Павел Петрович вышел временный… При чем тут это?.. Ни при чем, ни при чем, убедил себя Шеврикука. Илларион, рослый, худой, факел пронося торжественно, с какой-либо целью или по настроению (темнота не помешала бы ни ему, ни Шеврикуке), в черном плаще до отворотов ботфортов, в прусском напудренном парике с косицей, вел Шеврикуку к гроту. Шаги их распространялись в прошлом и в будущем. Тени становились великаньими.
«И вовсе мне не нужен разговор с Илларионом», – понял Шеврикука.
– Присядем здесь, – остановился Илларион.
Факел был водружен в металлическое кольцо, выскочившее из стены, а на полу образовались два походных седалища – то ли барабаны, то ли бочонки с порохом – и между ними раздвижной столик. Присели. По привычке в новом для себя или полузабытом им месте Шеврикука огляделся. Все было как было. Лишь рядом с факелом Шеврикука увидел выведенные мелом слова: «Свет. Тьма».
– Для посетителей музея, – сказал Илларион. – В этом месте они испытывают легкие тревоги. Экскурсовод ведет вниз, к воде. И вдруг гаснут лампы. Охи, страхи, дамы прижимаются к кавалерам. Свет вспыхивает. Все довольны.
– Легкие покалывания историей…
– Ты по делу? – спросил Илларион. Но будто бы и не спросил, а предложил сейчас же и выговорить суть дела.
– Так думал, – сказал Шеврикука. – Но вижу, нет ни дела, ни необходимости. Так… По капризу… По слабости натуры…
– Ладно, пусть по капризу, – кивнул Илларион. – Но все же ты отчего-то вспомнил именно обо мне… Может, посчитал, что я осведомленный?
– Может быть…
– Я осведомленный… Но не до такой степени осведомленный, чтобы удовлетворить все твои интересы. А кое о чем полагаю необходимым и умолчать. Для твоей же пользы и самостоятельности.
– Но я уже ни о чем не намерен спрашивать! – хмуро сказал Шеврикука. – Вот ведь глупость какая! Извини, Илларион. И вломление мое к тебе вышло зряшное!
– Может, и не зряшное. Можно и просто посидеть. Время у тебя еще есть. Хотя его и немного. Но посидим. Мы так редко видим и слышим друг друга, будто нас нет вовсе.
– Выходит, так, – сказал Шеврикука.
– Что подать? – спросил Илларион. – Мальвазию с острова Мадейра? Спотыкач? Боярскую полусладкую? Горилку с окаянным перцем? Шотландский напиток, но не на два пальца? Или пиво из солодовен Пафнутия Боровского? Что приличествует нынешнему случаю? И не воспрепятствует пусть и минутному единению натур?
– Весь твой перечень хорош, – сказал Шеврикука. – Все в нем может исключительно приличествовать и ничто не воспрепятствует. Перечень можно и продолжить.
– Потом и продолжишь, – кивнул Илларион. – А пока предлагаю по стопке «Тамбовской губернской».
На столике воздвиглась бутылка «Тамбовской губернской». Стопки вблизи нее встали серебряные. Собравшись снять с сосуда крышку, Илларион чуть было не оконфузился. Ногти его, облагороженные пилкой, а возможно, и усердиями художника от маникюра, не могли одолеть упрямство ломкого металла. «Дай-ка я ее зубами!» – хотел предложить Шеврикука. Но Илларион, осердившись, саданул ладонью по дну бутылки.
– За нас с тобой! – поднял Илларион стопку.
В закуску он отчего-то определил сыр камамбер.
– А что? Пошла «Губернская-то тамбовская»! – заявил Илларион. – Бывали мы в Тамбове в присутственных местах и на балах у губернатора.